И. К. Сурский - Отец Иоанн Кронштадтский

...в Лавру Святую Студеницу... — Свято-Успенская Лавра, именуемая также «Святая Студеница» по названию реки, близ которой она расположена, — одна из главных святынь православной Сербии, «мать сербских церквей» — была воздвигнута около 1183 г. Стефаном Немани, великим жупаном (королем) Сербии, впоследствии прославленным как преподобный Симеон Мироточивый. В настоящее время в этом крупнейшем сербском мужском монастыре почивают мощи прп. Симеона Мироточивого (Стефана Немани), прп. Анастасии (в миру — Анны, супруги Стефана Немани), прп. Стефана Первовенчанного, в иночестве Симеона (старшего сына Немани) и святителя Саввы Сербского (младшего сына Немани), роль которого в христианском просвещении Сербии особенно велика. Святитель Савва основал Студеницкое братство и установил правила монашеской жизни (так называемый «Студеницкий типикон»), воздвиг Испостницы — два отшельнических скита для сугубых подвигов и уединенной молитвы, руководил строительством Жичи — крупнейшего женского монастыря, ставшего резиденцией сербских архиепископов.

Епископ Николай — человек высокообразованный... Имеет много печатных поучений и иных трудов. — Архиеп. Иоанн Шаховской, в 1927-1931 гг. священствовавший в Сербии (в сане иеромонаха), писал о роли еп. Николая (Велимировича) в православной жизни страны: «Епископ Николай стал религиозным вождем Сербии. Большой писатель, мыслитель и поэт, он сотрудничал и в светских газетах Белграда, учительствуя среди народа. (Помню его такую простую и острую статью в газете «Политика»: «Войниче, не псуй» — «Солдат, не ругайся» — очень актуальная статья не только для солдат.) «Миссионерские письма» его утешали народ, учили вере сжатостью своей литературной формы и остротой религиозной мысли» (Вера и достоверность. С. 23).

См.: Наст. изд. Т. 1. С. 197-199.

Несомненно <...> состоится прославление отца Иоанна... — Протопресвитер Михаил Польский был горячим пропагандистом скорейшей канонизации отца Иоанна: «Незадолго до своей кончины он особенно настойчиво повторял <...>: канонизация приснопамятного отца Иоанна Кронштадтского, произведенная Русской Зарубежной Церковью, не может не иметь решающего значения для всего будущего пути Русского Православия. <...>. После канонизации молитвы к новоявленному всему миру святому, преподобному отцу Иоанну Кронштадтскому, могут вылиться в такой безбрежный океан покаянных слез, какого и надо Господу, чтобы спасти Россию и дать ей возможность сказать свое недосказанное последнее «увещательное слово» всему миру о необходимости всенародного покаяния» (Проф. И. М. Андреев. Светлой памяти друга и соузника по Соловецкому концлагерю протопресвитера отца Михаила Польского // Православная Русь (Джорданвилль). 1960. № 11. С. 6).

Благодарю Вас за присланный экземпляр драгоценной книги... протоиерей М. Польский — Илляшевич, возможно, был лично знаком с отцом Михаилом Польским: в 1938 г. в Белграде печаталась его книга «О духовном состоянии русского народа под властью большевизма». Помимо этого, отец Михаил был широко известен в эмиграции благодаря своей исключительной судьбе: отсидев 6 лет на Соловках и оказавшись затем в ссылке в Зырянском крае, он оттуда бежал и, перейдя советско-персидскую границу, пробрался в Палестину. Обратить на себя внимание Илляшевича он мог также и потому, что собирал материалы о российских новомучениках, о чем писал еще в 1931 г.: «Мне оставался месяц до освобождения из ссылки в Зырянском крае. Долгожданное освобождение приближалось и устрашало меня <...> Жена и мать умерли за годы моей разлуки с ними, унеся к Престолу Всевышнего свою тоску по мне; я имею силы и, кажется, кое-какие материалы, которые не найдут себе никакого места в России, кроме тюрьмы и могилы. Впрочем, все это были не доводы, чтобы бежать мне за границу. Я просто спасал душу свою; не жизнь, а душу. Препятствий к побегу из ссылки и переходу через границу ведь никаких не было, кроме риска своею жизнью. Но я решил рискнуть и ею, ибо я человек слабый. Я боялся уступить, пасть, изменить истине, за которую боролся» (Священник Михаил «Польский>. Положение Церкви в советской России. Очерк бежавшего из России священника. Иерусалим, 1931. С. 108). «Кое-какие материалы», о которых пишет отец Михаил, были началом капитального труда «Новые мученики российские» (Джорданвилль. Т. 1, 1943. Т. 2, 1957).

«Если в России так пойдут дела... самое имя России». — Слово на день воспоминания и празднования священного миропомазания и венчания на царство Благочестивейшего Государя Императора Николая Александровича 14 мая 1907 года // Новые грозные слова, 1906-1907 гг. С. 55, 41.

«...Россию куют беды и напасти... безмерно прогневала!» — См.: Прот. И. И. Сергиев (Кронштадтский). Слово на день рождения Благочестивейшей Государыни Императрицы Александры Феодоровны // Новые слова и поучения, 1907-1908 гг. С. 6-7).

...до Великой войны... — Великой войной в 1920-1930-х гг. называли Первую мировую войну 1914-1918 гг.

Николай Арсеньев... — Заинтересованное, участливое отношение известного религиозного философа Н. С. Арсеньева к издаваемой Илляшевичем книге объясняется, возможно, и тем, что отец Иоанн в 1886 г., в бытность свою в Берлине, жил у родителей Арсеньева. В письме 9/21 июня этого года отец Иоанн сообщал своим родным: «...мы — в Берлине. Остановились в квартире секретаря Посольства Русского, Сергея Вас<���ильевича> Арсеньева, в лучшем месте Германской столицы. Самого хозяина квартиры в настоящую пору нет — он на даче: завтра будет» (Письма. 9 июня 1886 г.). Помимо давних семейных воспоминаний, память об отце Иоанне, несомненно, уходит корнями в отрочество и юность Н. С. Арсеньева, которые он провел в Москве у своего деда Василия Сергеевича Арсеньева, в ту пору, когда отец Иоанн бывал там еженедельно. Внимание к личности отца Иоанна проявилось у Н. Арсеньева и благодаря духовной настроенности его семьи, о чем он пишет в своих воспоминаниях: «Дедушка был не только христианский философ и мистик, но и горячо убежденный, горячо верующий и смиренно преданный сын Православной Церкви. Недаром двое из его пяти сыновей — мои дяди Иван Васильевич и Николай Васильевич — приняли священство (еще задолго до революции): к этому их подготовила атмосфера родительского дома. Другой — старший сын, мой отец — был дипломат и страстный любитель истории и археологии <...> Мы отца — повторяю — нежно любили и чтили, но жили мы в той духовной стихии, которую создавала мать. Это была уже не только любовь, это было умилительное ощущение чего-то бесконечно высокого, родного и дорогого, ощущение какой-то трогательно-смиренной, возвышающей душу близости, от которой веяло святыней. Позднее — после возвращения моих родителей в 1916 г. в Россию — в эпоху величайших испытаний, пришедших во время большевистского террора и беспрестанного гнета, голода, арестов и ссылок, — моя мать некоторое время сидела вместе с моим отцом в большевистской тюрьме и там поддерживала его духовно. Все ужасы голодного существования в Советской России перенесла она, не думая о себе, страдая от голода и в то же время отдавая последнее. Вскоре после смерти моего отца (в 1922 г. в Москве) отправилась она добровольно в ссылку вслед за своими двумя младшими дочерьми, сосланными в Архангельск, где пробыла 8 лет. Это было временем все большего и большего проявления ее силы любви и сострадания <...> как мог человек так сострадать, так снисходить к нуждам и страданиям других, сам мучаясь (мои обе сестры были оторваны от нее Советской властью и отправлены в концентрационный лагерь в Соловки; по освобождении оттуда, они арестовывались все снова и снова). Ее сердце разрывалось от тревоги за детей, но не ослабевала ее молитва за них. В 1933 г. она выехала с дочерьми ко мне в Кенигсберг, в Германию, где я преподавал в университете. Советы выпустили их с трудом, за большой денежный выкуп, и то только благодаря усиленному вмешательству Великобританского правительства (сестра моей матери, леди Эджертон, была вдовой великобританского посла в Риме и, имея много связей в Англии, хлопотала за нее). <...> Ее кончина — 80 лет от роду — 13 (26) августа 1938 г., была поистине высоко христианской. Уверенностью в Высшей Жизни, уверенностью, что не может и не должно быть окончательной разлуки, радостным чувством неугасимой любви и незабываемым, просветляющим душу примером для близких и дальних веет от ее смерти и от ее жизни» (Н. С. Арсеньев. Дары и встречи жизненного пути. Франкфурт-на-Майне, 1974. С. 79-92). Приведенные строки дают достаточно яркое представление о семье, гостем которой отец Иоанн был в течение нескольких дней; понятнее становятся и хлопоты Н. С. Арсеньева о немецком издании книги.