Сергей Большаков - На высотах духа

- Скажите, отец Дорофей, спросил я его после некоторого молчания, как узнать волю Божию о нас?

- Духовные отцы говорят, что самые обстоятельства жизни нам сие указывают, затем можно вопросить с верой, что делать, старца или вообще мудрого человека, а затем, по преклонению сердца. Помолись трижды Господу указать волю Его, вот в саду Гефсиманском молился Спаситель, и куда сердце преклонится, так и поступай.

Я провел несколько дней в греческом монастыре Дионисиате в конце октября 1951 года. Там я познакомился с греком из Сикона, который жил в России, на Кавказе, а оттуда удалился на Афон во время гражданской войны. Звали его отец Евфимий. Ему было лет за 60 и он отличался мудростью. В монастыре он был библиотекарем. Я имел с ним много замечательных бесед.

Раз мы сидели вечером на балкончике его кельи, висевшем над морем. Стояла тихая, теплая, осенняя погода. Солнце садилось на западе. Небо и море были в золотом сиянии.

- Отец Евфимий, сказал я, в Коневице я расспрашивал отца Дорофея о чистой молитве, а на Новом Валааме отца Михаила о пределе молитвы. А вы что скажете?

- Хотя молитвы церковные и даже келейные по книгам и нотам весьма полезны, тем не менее они временны, ответил отец Евфимий.

Не всегда мы имеем книги и ноты, да и не можем мы все время быть в церкви или в кельи - нужно жить, исполнять послушания. Я не знаю, какая молитва, кроме Иисусовой, может быть непрестанной. Для этой молитвы не нужно ни церкви, ни кельи, ни книг. Молитвой Иисусовой всюду можно молиться - и дома, и на улице, и в путешествии, и в тюрьме, и в больнице. Только научиться надо.

- А как?

- Да все равно как. Сначала повторяй ее про себя, гласно, сколь можешь, в кельи, в дороге, когда людей нет. Но повторяй со вниманием, медленно, плаксивым тоном, вон как нищие клянчат: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного”. Повторяй почаще, когда только есть возможность. А потом повторяй умственно, в уме своем, но также со вниманием и медленно. А потом с дыханием и биением сердца можешь соединить. Только сам не дерзай, а пусть кто-либо, кто сам так подвизается, тебя научит, а то впадешь, в помыслы и прочее. И много лет так будет тянуться, а может и скоро научишься. И пойдет у тебя эта молитва в уме сама, как ручеек: ходишь ли ты, работаешь ли, или спишь. Я сплю, а сердце мое бдит. А потом и слов не надо, и мыслей никаких, а вся жизнь твоя станет молитвой. Вот как отец Дорофей говорил тебе об Иоанне Молдавском.

- А такие люди есть, как старец Иоанн?

- Есть. Да вот неподалеку, здесь же на Афоне, на Каруле, есть пустынники, весьма далеко некоторые взошли.

- А скажите, отец Евфимий, можно узнать кто высоко подвигся в молитве Иисусовой?

- Как же, можно.

- А как?

- А вот, если хочешь у кого поучиться молитве, то выбирай старца тихого и смиренного, который никого не осуждает, разве юродствует, и не раздражается, не кричит, не командует. А то есть и такие старцы, которые сами собой еще не овладев, пускаются другими верховодить. Они, пожалуй, внешнюю, техническую, так сказать, сторону молитвы изучили, но духа ее не получили. Сам посуди, как может осуждать других тот, кто сам постоянно взывает: помилуй мя, грешного.

- А скажите, отче, какой самый высокий подвиг?

- Юродствовать, конечно. Ибо мудрость века сего безумие пред Господом и обратно. Это тяжкий подвиг и пускаться на него нельзя, кроме как по совету старца.

- А потом?

Ну, странничество, вот как автор “Откровенных рассказов странника”. Миру это то же почти что безумие. Ну, а потом отшельничество, затворничество и простое монашество. Но помни, не внешность важна, а внутреннее. Есть и юродивые притворные, и странники бездельные, и отшельники высокомудрые, а затворники, всех осуждающие, и монахи непутевые. Спастись всюду можно, и в миру. Только в монастыре, если не будешь молиться как следует, то осуетишься. И не только растеряешь, что имел, но и придешь в худшее состояние и даже совсем отпадешь от Бога. Это случается.

- Скоро ли к вечерне будут бить, отец Евфимий?

- Скоро, ответил он. Да вот уже стучат. Пора идти в церковь.

Мы ушли с балкончика и по коридорам и лестницам спустились в католикон, весь в сиянии золотого заката. Служба началась, медленно, истово, как обычно на Афоне. “Свете тихий святыя славы Безсмертного, Отца небесного, святого блаженного, Иисусе Христе, пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний, поем Отца, Сына и Святого Духа, Бога…”.

Вечером я вышел на балкончик своей кельи и смотрел на усеянное бесчисленными звездами небо. Отец Евфимий тихо подошел ко мне.

- Смотрите на небо? Видите какое величие и какая красота творения. А как и что, размышлять не надо, а наступит время, то и поймете многое, как достигнется в высокой молитве. Разумом тут не поймешь, а нужно озарение. А в миру, за заборами, люди ничего этого не замечают, а как свиньи, прости Господи, смотрят в землю и желудей ищут. Истинное счастье и красота тому открываются, кто в Боге живет. Да, велика и благодатна сила молитвы. По сравнению с ней все прочее - прах, суета сует и всяческая суета.

Это было весною, в день Вознесения, в самом конце мая. Стоял теплый и солнечный день. Сирень уже почти отцветала, а на фруктовых деревьях можно было заметить небольшие груши и яблоки. Я сидел с отцом Тихоном на скамеечке в саду.

- Какая благодать! - заметил отец Тихон. - Теплынь-то. Нужно жить и радоваться. Кто творит молитву Иисусову, вот как странник, у того в душе всегда весна. Ни к чему не надо привязываться. Не надо также жить в прошлом или в будущем. Нужно жить в настоящем, сегодняшнем дне, и за все благодарить Бога. А так все проходит. Вон святитель Тихон Задонский, мой ангел, писал: “Все как вода преходящая: был я ребенком, сиротой, бедствовал, и это прошло; был в школе бедняком, смеялись надо мной - и это прошло; кончил семинарию первым, стал преподавателем, стали уважать - и это прошло; стал я архиереем, ездил в карете цугом, бывал при дворе, много видел хорошего и плохого, раболепствовали передо мной - и это прошло; ушел на покой, стали меня утеснять, пошли болезни, - и это прошло, а там будет старость и вечный покой”. Вот, Сергей Николаевич, наша жизнь. Я родился в бедной семье, учился в дорогом училище, вышел в гвардию, был при дворе, наслаждался жизнью запоем, как Лев Толстой - и это прошло. Пошли потом неудачи в Академии, женитьба на разведенной, интриги, отдача под суд, скорби и скорби - и это прошло. Меня сделали молодым полковником. Но я уже потерял интерес к карьере. Увидел, как все тленно и преходяще. А там война, революция, гражданская война, эмиграция, страшная болезнь, от которой я чуть не умер, а потом еще более страшная и неизлечимая болезнь жены и ее смерть, тяжелая работа чернорабочего - и это прошло. Все эти скорби и страдания привели меня к вере и к монашеству, и научился я искусству непрестанной молитвы, и всему радуюсь. Без скорбей и тяжких испытаний я бы не пришел к вере.