Будда Шакьямуни - Собрание палийских джатак

"Увидев охотничьи стрелы, выпускаемые со свистом из луков, и начищенные маслом острые мечи

Среди приближающегося страха смерти почему ты не задрожал?"

На это предводитель лесников ответил второй строфой:

Увидев охотничьи стрелы, выпускаемые со свистом из луков, и начищенные маслом острые мечи

Среди приближающегося страха смерти я наполнился огромной, все увеличивающейся радостью.

И наполнявшая меня радость победила недругов, ведь ранее я посвятил жизнь [служению делу]

Тот герой, кто хочет совершать героические поступки, не должен быть привязан к жизни.

Так он показал, что под сильным дождем стрел отрешился от желания жизни и смог в одиночку совершить героический поступок. Распрощавшись с сыном караванщика, предводитель лесников вернулся в свою деревню. Совершая дарение и другие благие дела он переродился согласно своим поступкам.

После того, как Учитель поведал это наставление, он разъяснил действительности для благородных и сопоставил рождения. После разъяснения действительностей монах, который оставил усилия, достиг архатства.

"В то время предводителем лесников был я сам".

Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Tika-Nipata. 269 Sujata-Jataka.

Перевод с пали Б.А. Захарьина. Восточный альманах. Вып. 1. М.: Художественная литература, 1973.

"Зачем стенать?!" – говорил Учитель, живший в роще Джетавана, и рассказывал по этому поводу историю о некоем мирянине, у которого умер отец. Мирянин со смертью родителя предался отчаянию и скорби и никак не мог утешиться. Учитель, провидя его готовность вступить в Поток и вкусить от плода Истины, в сопровождении молодого монаха пошёл в Саваттхи собирать подаяние. Явившись в дом мирянина, гости сели напротив хозяина, и Учитель, поприветствовав его, обратился к нему с такими словами: "Брат, в миру пребывающий, я вижу, ты во власти печали?" На что тот отвечал: "Да, всеблагостный". – "В прежние времена, о братья, мудрые, утратив родителей, не предавались печали!" – заметил Учитель и, уступая просьбам, рассказал о прошлом.

"В далёкие времена, когда в Бенаресе правил царь Брахмадатта, бодхисаттва обрёл рождение в семье некоего мирянина, и его нарекли Суджатою. Едва лишь достиг он совершеннолетия, как умер его дед. Отец Суджаты исполнился великой печали: забрав прах с места сожжения, он поместил его в усыпальницу в своём саду и всякий раз, приходя туда, почтительно украшал усыпальницу цветами и предавался воспоминаниям об умершем. Погружённый в скорбь, он не мылся, не умащался маслом, не вкушал пищу, не заботился о делах. Видя всё это, бодхисаттва говорил: "С кончиною моего деда отец поддался скорби, кто ж другой, как не я, сможет вернуть ему ясность мыслей? Знаю я средство, которое избавит его от печали!"

И вот углядел он за городом мёртвого быка и, поднеся ему травы и воды, стал приговаривать: "Ешь, ешь, пей, пей!" Видя его за этим занятием, прохожие восклицали: "Почтенный Суджата, в разуме ли ты, что подносишь еду и питьё мёртвому быку?" – на что Суджата не отвечал ни слова.

Придя к его отцу, прохожие рассказали: "Сын твой лишился рассудка, потчует мёртвого быка травой и водой!" Забыв об отце, мирянин забеспокоился о сыне. Он поспешил к нему и спросил: "Что с тобой, дорогой Суджата? С чего это ты подносишь еду и питьё мёртвому быку?!" – и, сказав так, он пропел такую гатху:

"Зачем стенать? Зачем, травы нарезав,

"Ешь, ешь", – ты просишь мёртвого быка?

Еда, питьё поднять быка не в силах.

Рассудка ты лишён наверняка".

На это бодхисаттва пропел такую гатху:

"Вот голова его, и хвост его, и уши, –

Вдруг встанет бык, печали вняв моей?

Мой дедушка утратил зримый облик,

Но слёзы льёшь о нём ты столько дней!

У дедушки же ни головы уже, ни рук, ни ног не видно. Так не утратил ли ты рассудок, рыдая над земляною насыпью?!"

Услыхав такие речи, отец бодхисаттвы подумал: "Мудр сын мой! Он знает, что должно знать и в этом и в том мире, и поступил так лишь затем, чтобы наставить меня!" И он сказал: "О дорогой Суджата, премудрый! Я понял, что всё явленное непостоянно, и потому не стану больше печалиться! Да избавит от горя отца такой сын, как ты!" И, молвив так, он воздал хвалу сыну:

"Поистине, погасло пламя скорби, –

Как будто залит жертвенник водой.

Из сердца моего занозу вынув,

Помог ты обрести мне вновь покой.

О юноша, слова твои услыша,

Я впредь рыдать не буду без конца!..

Так, умудрённый, сострадая горю,

Спасает, – как Суджата спас отца!"

Закончив это поучение, Учитель наставил слушавших в Четырёх Благородных Истинах и разъяснил суть джатаки, сказав: "В те времена я был Суджатою!" Мирянин же, приобщась к Истине, вступил на благой Восьмеричный Путь Освобождения.

Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Tika-Nipata. 278. Mahisa-Jataka.

Арья Шура. Перевод с санскрита А. Баранникова, О. Волковой. Изд. 2-е, доп. 2000г.

Лишь в том случае можно проявить кротость, когда представляется случай простить кого-либо. Поэтому добродетельные даже причиняющих им зло почитают как приносящих пользу. Вот как об этом назидательно повествуется.

Бодхисаттва жил как-то в одном лесном уголке в облике дикого буйвола, с телом в грязных пятнах тины, похожего на движущееся тёмное облако. Пребывая даже в таком, полном заблуждений, состоянии животного, в котором труд­но познать праведный закон, он всё же благодаря своему острому уму всеми мыслями ревностно стремился к правед­ному поведению.

1. И никогда его не оставляло сострадание, что, долго следуя за ним во всех рожденьях, его неотде­лимым свойством стало. Но всё ж его какие-то по­ступки повлияли на то, что он родился в этом со­стоянье.

2. Поэтому Владыка говорил, что непонятна связь между поступками и воздаянием за них. Хотя он был проникнут состраданием, на долю его выпало рожде­ние животным. Но и тогда сознанье праведности бы­ло у него.

3. Без кармы нет рождений ряда, и добрые дела не могут принести дурного плода. Однако, хоть и праведности преданный, он иногда в различных состояниях рождался, определённых мелкими частями кармы.

И вот одна низкая, подлая обезьяна, видя его всегда проявляемое врождённое благородство и понимая, что бла­годаря своему милосердию он не может прийти в гнев или ярость и потому его нечего бояться, различным образом очень сильно досаждала бодхисаттве.

4. Ведь самую большую наглость проявляет не­годяй по отношенью к сострадательным и мягким, доходит он до самых безобразных действий, так как нисколько не боится их. Но только лишь почувству­ет малейшую опасность, каким смиренным он стано­вится, как быстро исчезает его наглость!

Эта обезьяна, то внезапно прыгала сверху на Великосущного, когда он спокойно засыпал или в полудрёме клевал носом, то, взобравшись на него, как на дерево, она раскачивалась на нём. Иногда, когда он был голоден, она, загоражи­вая ему дорогу, мешала пастись. Иногда она тыкала ему в уши палкой. Когда он желал искупаться, она забиралась ему на голову, и закрывала ему глаза руками, а иногда, взобравшись на него и нахально усевшись ему на спину, она понукала его поднятой палкой и изображала из себя Яму.