Будда Шакьямуни - Собрание палийских джатак

Тогда бодхисаттва, хотя вся его душа была потрясена этим жалостным лепетом его детей, при мысли: «Кто же, отдав, будет раскаиваться?» – остался сидеть на том же месте, хотя его сердце жгло неугасимое пламя скорби; его сознание остановилось, словно парализованное ядом. Когда подувший прохладный ветерок вернул ему сознание, он посмотрел на своё лесное жилище, где уже не было детей и которое словно замерло в молчании, и рыданья прервали его дыхание. Потом он сказал сам себе:

73. «Как он не постыдился у меня перед глазами мучить моё сердце, которому названье дети! Позор тому брахману, стыд потерявшему!

74. Пешком, босые, по нежности своей не в состоянье вынести усталость, как путь они пройдут и как работать в услуженье будут?

75. От утомления измучатся они в дороге – кто успокоит их сегодня? Терзаяся от горя, холода и жажды, к кому пойдут они и обратятся с просьбой?

76. И если так ужасно моё страданье, хоть я стремлюсь достичь покоя мысли, то каково же состояние моих малюток, здесь возросших в неге?!

77. О, огонь разлуки с милыми детьми словно сжигает моё сердце! Однако кто из добрых, помня о благом законе, потом раскаиваться будет?»

Между тем Мадри чрезвычайно взволновали и расстроили различные неблагоприятные предзнаменования, предвещавшие что-то ужасное, и она хотела как можно скорее вернуться домой с собранными плодами и кореньями, но дорогу ей преградил хищный зверь, и поэтому она очень поздно пришла домой. Не видя детей ни там, где они обычно встречали её, ни на площадке для игр, она ещё больше обеспокоилась.

78. И в волненье, опасаясь чего-то страшного, она вокруг кидала взоры в поисках детей; звала их долго и, не услышав ничего в ответ, снедаемая скорбью, стала горевать:

79. «Собраньем многолюдным мне казался прежде этот лес, который оглашался лепетом моих детей. Теперь, когда я их не вижу, он словно стал пустыней, где беззащитной чувствую себя. Но что же сталося с детьми?

80. Увлёкшися игрой, они устали, возможно, захотели спать и спят уже, а может, заблудились в чаще леса? Иль, недовольные, что я не возвращаюсь долго, спрятались из детской шаловливости где-либо?

81. Но отчего же не щебечут птицы эти, чем-то смущённые, как если бы они свидетелями были их убийства? А может быть, они унесены рекою бурной, что гневно, дико мчится на своих конях-волнах?

О, если бы мои тревоги оказались и на этот раз напрасными! О, если бы царевич и дети были невредимы! О, если бы последствия предзнаменований, возвещавших дурное, сказались на мне самой! Но отчего же, однако, исчезла беспричинно радость моего сердца и оно словно разрывается на части, окутанное тьмой тоски? И тело моё словно обессилело, всё перепуталось в сознании, как будто весь лес колеблется, утратив вдруг свою красоту!»

Потом она, войдя в обитель и отложив в сторону коренья и плоды, которые собрала, приблизилась к супругу своему и, предварительно почтительно приветствовав его, спросила:

«А где же дети?» Но бодхисаттва, зная слабость материнского сердца, проистекающую от любви, и не имея силы вымолвить ужасное известие, не мог сказать ей ни слова.

82. Огнём известий неприятных жечь сердца людей, приятного достойных, необычайно трудно сострадательному.

Тогда Мадри подумала: «Всё ясно; беда случилась с моими детьми, и потому он так молчалив, убитый скорбью и уныньем». При этой мысли Мадри, словно лишившись разума, стала повсюду озираться и, не видя нигде в обители детей, захлёбываясь слезами, снова обратилась к супругу:

83. «Детей не вижу я, и ты мне ничего не говоришь. Погибла, верно, я, несчастная! О неприятном ведь не говорят!»

Так сказав, она с сердцем, охваченным огнём скорби, упала на землю, как подсечённая лиана. Когда она падала, бодхисаттва подхватил её, подвёл к ложу из трав, брызнул холодной водой ей в лицо и, когда к ней вернулось сознание, сказал, пытаясь её утешить:

84. «Печальное известие тебе сказать внезапно, Мадри, не хотел я. Ведь в сердце, слабом от любви, нельзя предполагать спокойствие и твёрдость.

85. Старостью и бедностью измученный, сюда явился брахман, и отдал я ему детей; утешься же и не тоскуй напрасно.

86. Подумай обо мне, о Мадри, не о детях, не мучайся, царевна! Не разрывай ты сердца моего, пронзённого, как остриём стрелы, тоской о детях.

87. Как можно не отдать просящему хотя бы даже жизнь свою? Поэтому порадуйся со мною, милая, что я отдал детей».

Услышав это, Мадри, сердце которой замирало от страха, что дети погибли, теперь, узнав, что они живы, постепенно пришла в себя от слабости и скорби; чтоб поддержать стойкость своего супруга, она отерла слёзы на глазах и, с изумленьем глядя на супруга, сказала:

«Ведь это чудо! Что и говорить!

88. Теперь должны заговорить и небожителей самих сердца в высоком изумленье, что себялюбье не нашло рожденья в сердце у тебя.

89. И небеса слагают гимн хвалебный в честь твою; в том гимне слово каждое всем ясно, каждый слог; ему могучим эхом вторят небожителей литавры; со всех сторон их звуки раздаются.

90. Как в опьяненье от восторга, земля вся в содрогание великое пришла; волнуется и грудь её, царица гор; как молниями, озарён весь небосклон цветами золотыми, что падают с небес.

91. Оставь уныние и скорбь! Когда подашь просящему, пусть будет дух твой ясен. И, став источником для мира, ты продолжай и впредь свои даянья!»

Когда царь гор Сумеру, сияющий блеском разнообразнейших сокровищ, задрожал от сотрясения земли, Шакра, владыка богов, подумал: «Что это такое?», – и, когда он узнал от властителей миров, широко раскрывших глаза от удивления, что причиной колебания земли является великая жертва Вишвантары, пожертвовавшего своими детьми, его сердце забилось от изумления и радости. На рассвете следующего дня он явился к Вишвантаре в образе просящего брахмана. Оказав гостю знаки глубокого внимания, бодхисаттва предложил ему вопрос о причине его прибытия; и в ответ он обратился к нему с просьбой отдать ему свою супругу:

92. «Как не иссякнут в океане воды, так добродетель щедрости не иссякает в добрых, поэтому к тебе я обращаю просьбу – благоволи отдать свою богоподобную супругу!»

С полным спокойствием и бодростью бодхисаттва ответил ему согласием.

93. Потом, взяв Мадри левою рукою, а правою – кувшин с водою, он воду брахману на пальцы начал лить; и тем зажёг огонь тоски великой в сердце Камы14.

94. Но не прогневалася Мадри, не рыдала; ведь ей была понятна вся сущность сокровенная его природы; но, поражённая невыносимой мукой, ей незнакомой прежде, она, взирая на него, как статуя прекрасная, стояла.

Увидев это, Шакра, повелитель богов, поражённый в самое сердце глубочайшим изумлением, прославляя Великосущного, обратился к нему с такою речью: