Будда Шакьямуни - Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

Тогда царь, бросив на того человека суровый взгляд, сказал с жестоким осуждением: «Эй! Правда ли, что ты, попав в беду, был спасён им?» И тот человек, побледневший и вспотевший от страха и отчаяния, стыдясь, тихо ответил: «Правда!» Тогда царь воскликнул: «Презрение тебе!» — и, наложив на лук стрелу, с угрозой сказал: «Довольно!»

Тому, чьё сердце смягчиться не способно даже подобными ради него стараньями, не стоит больше жить, презреннейшему из людей, пятну позора для своих собратьев!»

С этими словами он поднял и натянул лук, чтобы убить его. Но Бодхисаттва, ощущая в своём сердце глубокое сострадание, встал между ними и сказал царю: «Не надо, о великий царь, не убивай уже убитого!

Как только уступил он соблазнам мерзким своего врага — корысти, так сразу был убит и в этом мире — потерей доброй славы и в том — нарушив дхарму.

Ведь люди, чей рассудок унесён невыносимыми страданьями, в несчастье попадают, надеждой на богатство соблазнённые, как глупый мотылёк — светильника сияньем.

Поэтому яви здесь милость, а не гнев. И если этим он желал достичь чего-то, то сделай так, чтобы его поступок безрассудный не был бесплодным. А я почтительно твоих приказов жду».

Царь был поражён милосердным и искренним желанием вознаградить даже и причинившего зло. Вера родилась в нем, и, с уважением глядя на руру, он воскликнул: «Прекрасно, прекрасно, о великоблаженный!

Поистине, являя милосердие подобное к тому, кто причинил тебе такое зло, скорей ты человек по добродетелям своим, а мы — по облику лишь люди!

Так как презренный этот достоин состраданья твоего и послужил причиною того, что я увидел праведного, я дам ему желанное богатство. А ты — броди, где хочешь, в этом царстве».

Руру сказал: «Я принимаю эту милость великого царя, которая не будет бесплодной и напрасной. Чтобы благодаря нашей встрече здесь я мог принести тебе пользу, отдай свои повеления». Тогда царь почтительно, как наставника, усадил руру в свою колесницу и с великой пышностью въехал в свою столицу. Совершив обряды гостеприимства, он предложил ему взойти на трон и, глядя на него с любовью и уважением, вместе с семьёй и со всеми советниками стал спрашивать о праведном законе:

«Многообразны мнения людей о праведном законе. А у тебя есть твёрдое о нем суждение? Благоволи поведать нам его».

И Бодхисаттва мягким и нежным голосом, ясно выговаривая слова, стал наставлять царя и все собрание закону праведности.

«Считаю я, о царь, что "милосердие к живым созданьям" — вот кратко суть закона, многообразного в поступках, таких, как воздержанье от причинения вреда, от воровства и прочего. Пойми, о царь!

Если б таким же было милосердье к ближним, как о самом себе иль о родных забота, то в чьём бы сердце жить могло опасное стремленье к злу?

Лишенный милосердья человек доходит до предела, меняясь к худшему и в мыслях, и в речах, и в действиях по отношенью даже и к родным, не говоря уже о прочих людях.

Поэтому пусть тот, кто к добродетели стремится, не отрекается от состраданья, дающего желанные плоды. Ведь росту добродетелей оно полезно, как дождь — хлебам.

В душе, где поселилось милосердье, нет места яростной вражде; если она чиста, не осквернится речь и тело, и к благу ближнего возросшая любовь ведь порождает щедрость, кротость и другие, совершенства, которые приносят славу добрую и радость.

Ведь милосердный опасений у других не вызывает благодаря спокойствию. Доверье милосердный вызывает, словно он родич всему миру. Ни страсть, ни беспокойство не возникнут в сердце у того, кто стоек милосердьем. И пламя гнева не горит в душе, прохладною водою милосердья орошённой.

Поэтому лишь в милосердье видят мудрые закона праведного сущность. Есть ли достоинство, хранимое святыми, которое причиной не имело б милосердье? Поэтому как к сыну, как к самому себе, ко всем ты людям относись и, привлекая добродетелью сердца людей, прославь своё достоинство владыки».

Тогда царь, вознеся хвалу этим словам руру, вместе с горожанами и селянами стал приверженцем закона праведности. И даровал безопасность всем животным и птицам.

Таким образом, «для добродетельных истинным несчастием является несчастье ближнего, они не могут выносить чужих страданий».

[Это нужно рассказывать, рассуждая о сострадании, а также приводить в проповеди о великодушии добродетельных людей и в осуждение злонамеренных.]

Добродетельные жаждут проявить своё милосердие, хотя бы им угрожала гибель. Кто же не будет творить дела милосердия, находясь в полном благополучии? Вот как об этом назидательно повествуется.

Ещё в состоянии Бодхисаттвы наш Владыка был главою гильдии. Благодаря своей поразительно счастливой судьбе, а также необыкновенно успешной постоянной деятельности, он приобрёл огромные богатства; непорочностью своей жизни и деятельности он снискал глубокое уважение народа; происходя к тому же из знатного рода, он сделал свой ум ещё более ясным при помощи изучения многих наук и искусств. Его благородные качества снискали ему высокое уважение самого царя. Вследствие его всегдашней щедрости у него не было своих богатств — они были у него общими со всем народом.

Просившие с сердечной радостью повсюду разнесли молву о нем, и слава имени его, возвышенного доблестью и щедростью, достигла десяти стран света.

«Даст или не даст?» — вот на таких качелях сомнения не качалось сердце бедняка. Славный подвиг щедрости его всем беднякам внушил доверье; они непринуждённо излагали свои просьбы.

Он не скрывал от них сокровища свои для личных наслаждений — ни из стремленья превзойти других, ни ради низкой жадности. Не мог он выносить страдания просящих и оттого остерегался слово «нет» произнести.

И вот однажды, в час обеда, когда Великосущный совершил омовение, умастил своё тело и был готов уже надлежащим образом вкусить приготовленный опытным и благородным поваром обед, соединявший в себе разнообразнейшие достоинства в отношении цвета, запаха, вкуса, осязания и так далее и состоявший из различных блюд,— в этот самый час к его жилищу подошёл нищий. То был пратьекабудда, который огнём мудрости сжёг все топливо, поддерживающее пламень нечистых страстей, и теперь хотел увеличить мощь добродетелей Бодхисаттвы. Подойдя к дому, он остановился у ворот.

Спокойно, безмятежно, с выраженьем твёрдости и ласки стоял он там, взор опустив и глядя лишь на расстоянье юги, с умиротвореньем благородным на лице, держа в пальцах-лотосах рук своих для подаяний чашу.

В то время злейший Мара, который не мог вынести величия щедрости Бодхисаттвы, чтоб помешать ему творить добро, своей волшебной силой создал между Почтенным и порогом дома ужасную на вид пропасть, необычайной глубины и шириной в несколько наля, оттуда, колеблясь, поднимались языки пламени, слышался зловещий гул; и было видно там много сотен людей в ужасных муках. Тут Бодхисаттва, увидев пратьекабудду, подошедшего за подаяньем, сказал своей супруге: «Дорогая, подай благородному святому хлеба полную меру». Супруга повиновалась и вышла, взяв разной прекрасной пищи. Увидев бездну у ворот, она стремительно отпрянула назад, с остановившимся от страха и изумленья взглядом. Когда супруг спросил её, в чём дело, она с трудом могла ответить ему, так как ужас сковал ей горло. Тогда Бодхисаттва, придя в волнение из-за того, что святой уйдёт из его дома, не получив милостыни, не слушая свою супругу, взял все те прекрасные кушанья, желая наполнить чашу для подаяния тому великосущному, подошёл к воротам и увидел эту ужаснейшую бездну. И пока он размышлял о том, что бы это означало, злейший Мара вышел из стены дома и предстал перед ним в своей дивной, необыкновенной красоте. Стоя в воздухе, он обратился к Бодхисаттве, словно доброжелатель, с такою речью: