Будда Шакьямуни - Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

"Заработать на мне хочешь? Я живьём дороже стою! Отнеси меня в столицу — Царь тебе заплатит щедро".

Слыша такие речи, охотник подумал: "Царственный павлин, видно, боится, как бы я этой бритвенной стрелой его не пронзил. Надо его успокоить". И он отвечал:

"Я убивать тебя не стану, Не для того за лук я взялся. Силок хочу стрелой разрезать, — Лети на волю, царь павлиний!"

Павлин удивился:

"Семь лет ты день и ночь следил за мной, Изрядно мучимый и голодом, и жаждой. Зачем же ты мне волю возвращаешь Теперь, когда я наконец попался? Быть может, ты зарёкся убивать И стал защитником всего живого? К чему меня на волю отпускать, Когда я в петлю наконец попался?"

Охотник спросил:

"Представь, что я взаправду дал зарок И стал защитником всего живого. Ответь мне на вопрос, павлиний царь: Что это мне хорошего сулит?"

Павлин объяснил:

"Когда бы ты взаправду дал зарок И стал защитником всего живого, Ты б заслужил при жизни похвалу, А после смерти — возрожденье богом".

Охотник возразил:

"Иные говорят, что нет богов, Стремиться надо к счастью в этой жизни. Они считают, что плоды деяний, А равно приношение даров — Всё это выдумки для легковерных. Я тоже разделяю это мненье, Поэтому пернатых убиваю".

Услышав такие речи, Великий счёл за благо объяснить охотнику, что существует не только этот свет, и он, вися вниз головой в петле, стал говорить:

"Луну и солнце может видеть каждый, Они сияньем озаряют небо. В каком же они мире: в том иль в этом? И как среди людей их именуют?"

Охотник сказал:

"Луну и солнце может видеть каждый, Они сияньем озаряют небо. Находятся они не в этом мире, И люди их богами именуют".

Великий тут же возразил:

"Выходит, опровергнуто ученье Тех, кто считает, что плоды деяний, А равно приношение даров — Всё это выдумки для легковерных!"

Охотник поразмыслил и признал, что прав Великий:

"И в самом деле, это мненье ложно! Плоды греховных и благих деяний, А равно приношение даров — И впрямь не выдумка для легковерных! Увы, что делать мне, как поступить, Какому покаянию предаться, Чтоб ада после смерти избежать? Ответь мне на вопрос, о царь павлинов!"

"Если я сам стану ему отвечать, — подумал Великий, как бы ему не представилось, будто ни у кого из людей нет на это ответа. Пожалуй, правильнее будет сказать ему, что довольно на свете добродетельных, преданных дхарме шраманов и брахманов, у них-то и надобно спрашивать". И он произнёс:

"По свету бродит шраманов немало. Они одеты в рубище, бездомны, Лишь поутру за милостыней ходят, Уединяются после полудня. Приблизься к ним, как принято, с почтеньем, И расспроси, что самому не ясно. От них получишь ты ответ понятный, В чём смысл и здешней, и загробной жизни".

А сказавши это, Великий напомнил охотнику об адских муках. Охотник же был человеком, близким уже к совершенству и готовым обрести пробуждение-для-себя. Его почти зрелое знание напоминало тот лотос, что вот-вот раскроется, стоит лишь упасть на него первому солнечному лучу. Внимая речам павлина о дхарме, он, не сходя с места, узрел в себе ещё не изжитые склонности к продолжению бытия, понял ясно, что все они — тягостны, бренны и лишены сути, и достиг того знания, коим даётся пробуждение-для-себя. Всё произошло в единый миг — и обретение охотником пробуждения, и освобождение павлина из силка. И вот пробуждённый охотник, уничтожив все свои страсти без изъятья, торжествующе возгласил — ведь был он уже на краю бытия:

"Змея расстаётся со старой кожей, С деревьев слетают жёлтые листья — Так я расстался с охотничьей жизнью, Отныне я более не охотник".

Но, издав сей ликующий возглас, он подумал: "Вот я и свободен от всех страстей и привязанностей! Что же мне делать теперь с теми птицами, которые остались в плену в моём доме? Как мне и их освободить?" И он спросил Великого: "Скажи, павлиний царь, как мне теперь освободить всех пленённых мною птиц, что сидят у меня дома?" А надобно знать, что бодхисаттва, которому суждено стать всеведущим Пробуждённым, лучше разбирается в средствах достижения цели, чем пробуждённый-для-себя, потому он смог ответить: "Раз ты уже сокрушил все свои страсти и достиг пробуждения-для-себя, ты можешь поклясться им — произнести заклятие правдой, — поверь, в тот же миг на всей Джамбудвипе не останется ни одного создания в плену и в оковах". И бывший охотник, как советовал ему бодхисаттва, произнёс такое заклятие:

"Пленённым мною многим сотням Пернатых, запертых в неволе, Жизнь и свободу я дарую. Пусть улетают невозбранно".

Тотчас же силою его искреннего пожелания все птицы освободились из плена и, радостно щебеча, полетели по домам. В тот миг по всей Джамбудвипе ни в одном доме не осталось и кошки на привязи — все существа разом получили свободу. А пробуждённый-для-себя провёл рукою по волосам, и облик его изменился: внезапно он стал подобен тхере, что уже лет шестьдесят как пребывает в монашестве. Тот скудный скарб, что бывает потребен отшельнику, оказался при нём. "Благодарю тебя, великий мой благодетель!" — сказал он царю павлинов, склонился пред ним со сложенными руками, обошёл его с почтением и, воспарив над землёю, отправился по воздуху к подножию горы Нандамулаки. А павлиний царь вспорхнул с ветви, к которой был привязан силок, и улетел пастись на луг.

"Бродил с силком в лесу охотник, Поймать хотел царя павлинов. Когда поймал царя павлинов, Свободен стал, как я свободен", –

так заключил Учитель это наставление в Дхарме. Затем он изъяснил арийские положения и отождествил перерождения: "Царём павлинов был тогда я сам". Услышав изъяснение, тосковавший монах стал святым.

Словами «Я долго в поисках бродил...» Учитель — он жил в ту пору в роще Джеты — начал повествование о двух престарелых тхерах. Рассказывают, что когда царь Великой Кошалы выдавал дочь свою за Бимбисару, то в уплату за её очистительное омовение отдал Бимбисаре деревню Каси. Царь же Прасенаджит, после того как Аджаташатру убил своего родителя, совершил набег на ту деревню. Но в сражениях между царями за деревню сперва верх брал Аджаташатру. Терпя поражение, царь кошальский стал спрашивать своих советников: «Как бы нам захватить Аджаташатру?» И советники отвечали: «О великий государь! Монахи ведь искусны в ведовстве! Надобно заслать в монастырь лазутчиков, пусть выведают, что думают на сей счёт монахи!» — Ладно! — согласился Прасенаджит и послал людей, наказав им: «Ступайте в монастырь и разузнайте потихоньку, о чём толкуют те почтенные монахи!»

В роще Джеты в то время собралось много царских подданных, отрёкшихся от мира. И были промеж них два престарелых тхеры, которые ютились в крытой пальмовыми ветвями хижине на задворках монастыря. Одного звали тхера Дхануггахатисса, другого — тхера Мантидатта. Проспав всю ночь спокойно, они поднялись на рассвете, и, разводя огонь, тхера Дхануггахатисса позвал: