Будда Шакьямуни - Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

Взяв у Бодхисатты бивни, бенаресец поспешил в город и там их продал, а когда вырученные деньги подошли к концу, вновь явился к Бодхисатте и принялся его молить: «Господин, денег, что я получил за твои бивни, едва хватило, чтобы рассчитаться с долгами, благоволи же дать мне и твои остальные зубы». Бодхисатта опять согласился и позволил человеку том же способом, что и в первый раз, спилить все прочие зубы, а потом почтительно подал их просившему. Бенаресец вновь продал кость и пришел к Бодхисатте. «Господин, — молил он, — я не могу свести концы с концами, соблаговоли осчастливить меня и пеньками твоих клыков». «Хорошо», — согласился Бодхисатта и, подогнув ноги, прилег в той же позе, что и раньше, а погрязший в скверне бенаресец, уцепясь за хобот Великосущного, походивший на серебряную цепь с золотой отделкой и украшениями, взобрался на огромную, словно священная вершина Кайласа, слоновью голову и принялся что было сил колотить по деснам Бодхисатты, сбивая мясо вокруг пеньков отпиленных клыков. Потом он, сидя на голове слона, вытащил пилу и спилил освобожденные от плоти остатки клыков под самый корень. Сделав свое дело, он пустился в обратный путь.

Но едва только этот негодяй, исполненный скверны, скрылся с глаз Бодхисатты, как земля под его ногами — та самая земля, что простерлась на двести тысяч и еще девяносто четыре тысячи йоджан, та самая плотная, твердая земля, что несет на себе страшную тяжесть Горы Синеру и всего пояса окружающих ее Мировых Гор, та самая земля, что выдерживает груз покрывающих ее зловонных нечистот, — раскололась и разверзлась под ногами злодея, как бы не в силах более нести бремя его скверны! И взметнулись вверх языки пламени, исходившие из недр всех великих и малых чистилищ! Словно саваном, предвещавшим вечную гибель добра в нем, окутало пламя изверга, который предал друга, и вмиг поглотило его! И, когда этот нечестивый предатель погружался во чрево земли, видевшая все богиня дерева, которая жила в лесу, воскликнула громко: «Неблагодарный человек, замысливший предать друга, ничем не способен удовлетвориться, хоть дай ему владычество над всем миром!» И, возвещая всем слово дхаммы, она пропела такой стих:

Неблагодарному чего ни дай, он только шире разевает рот.

Хоть целый мир ему пожертвуй — он покоя ни на миг не обретет.

На слово дхаммы, которую проповедовала богиня дерева, лес откликнулся восторженным шумом. Что до Бодхисатты, то он всю остальную жизнь оставался таким же праведником, а когда истек отведенный ему срок, перешел в иное рождение в согласии с накопленными заслугами».

И, завершая свое наставление в дхамме, Учитель повторил: «Не только ведь ныне неблагодарен Девадатта, монахи; он уже и раньше проявлял такую же неблагодарность». И Учитель так истолковал джатаку: «В ту пору неблагодарным человеком, который предал друга, был Девадатта, богиней дерева — Сарипутта, а слоном Силаванагараджей — я сам».

(Перевод Б. Захарьина)

Словами: «Мир этот полон скверны и греховен...» — Учитель — он жил тогда в Бамбуковой роще — начал рассказ о том, как замышлялось убийство.

Однажды, сидя в зале собраний, монахи говорили друг другу: «Братия, этот Девадатта не желает признавать добродетелей Учителя, он даже замышляет его убить». В это время вошел Учитель и спросил: «О чем вы, братия, беседуете?» Монахи ответили, что речь идет о злодее Девадатте. «О бхиккху, не только ведь ныне Девадатта замышляет меня убить, он и прежде вынашивал тот же замысел», — сказал тогда Учитель и поведал монахам о том, что было в прошлой жизни.

«Во времена былые, когда на бенаресском престоле восседал Брахмадатта, был у царя сын по имени Дуттха-кумара, «Порченый». Злобностью и коварством молодой царевич не уступал змее, которой наступили на хвост, и, с кем бы он ни разговаривал, тотчас же прибегал к оскорблениям и побоям. Для дворцовых слуг и для всех людей за стенами дворца царевич Дуттха был точно пылинка в глазу, и один его отвратительный вид наводил такой ужас, словно появление демона-пишача, пришедшего пожрать всех.

Как-то раз царевич с огромной свитой отправился на берег реки, чтобы поплескаться в ее водах. Вдруг налетела громадная грозовая туча, и вес стороны света окутались тьмой. «Эй, вы там! Доставьте меня на середину реки, искупайте, а потом вынесите на берег!» — закричал царевич своим слугам. Слуги отнесли царевича на самую середину, а потом, рассудив: «Что нам сделает царь? Давайте здесь же и прикончим негодяя, погрязшего в скверне», — швырнули царевича в воду, приговаривая: «Чтоб ты пропал, всеобщее несчастье!» Потом они как ни в чем не бывало вылезли на берег и, когда советники стали их спрашивать, куда делся царевич, ответили: «Мы его не видели: должно быть, заметив, что надвигается гроза, он вылез из воды прежде нас и отправился домой». Едва советники прибыли во дворец, царь спросил их: «А где мой сын?» «Не знаем, государь, — ответили советники, — туча застлала небо, и мы поспешили во дворец, полагая, что царевич опередил пас всех». Царь велел тогда отворить ворота, всем идти на берег реки и искать царевича, но, сколько его ни искали, царевича и след простыл. Между тем, после того как небо застлала грозовая туча и полил дождь, царевича подхватило и понесло течением. Увидав в воде какое-то бревно, царевич вскарабкался на него и поплыл, жалобно вопя в страхе перед неизбежной гибелью.

Тут самое время рассказать, что незадолго перед тем один богатый бенаресский торговец зарыл в укромном месте на берегу реки сорок коти золотых монет. Оттого что торговец был очень жаден до денег, после смерти он возродился змеей и стал жить как раз возле спрятанного клада. По соседству же зарыл клад на тридцать коти золотом другой торговец. Оп тоже умер и, так как тоже был жаден, возродился в облике крысы, стерегущей подступы к кладу. Когда вода затопила норы змеи и крысы, они выбрались наружу и поплыли, борясь с течением. Догнав бревно, за которое цеплялся царевич, змея и крыса вскарабкались на него, — одна с одного конца, другая — с другого, — и так все поплыли дальше. На берегу той же реки росла шелковица, и на ней жил молодой попугай. Паводок подмыл корни дерева, и оно рухнуло в бурные волны. Молодой попугай попытался было взлететь, но лило как из ведра, перья его намокли, и, будучи не в силах держаться в воздухе, он опустился на то же бревно. Так их стало четверо на обломке дерева, который быстро несся по бурной реке.

Что до Бодхисатты, то он задолго до этого времени появился на свет в царстве Каси, в семье брахманов, уроженцев северо-запада, и, достигнув зрелости, сделался подвижником. В то время, о котором идет речь, Бодхисатта жил у излучины реки в крытой пальмовыми листьями хижине, которую сам для себя выстроил. В полночь, расхаживая взад и вперед по своей хижине, Бодхисатта услыхал вдруг доносившиеся с реки громкие вопли царевича. «Может ли исполненный любви и жалости ко всему сущему подвижник спокойно смотреть на гибель человека? — подумал Бодхисатта. — Нет, я вытащу его из воды, спасу ему жизнь». И, подбодряя царевича криками: «Не бойся, не бойся», отшельник бросился в воду и поплыл наперерез потоку. Достигнув бревна, могучий, как слон, Бодхисатта ухватился за него, одним толчком подогнал бревно к берегу и перенес царевича на берег. Заметив на бревне спутников царевича, Бодхисатта вытащил и их, перенес всех спасенных в свою хижину и развел огонь. Прежде всего он обогрел животных, считая, что они слабее человека, а потом уже помог царевичу. Приведя всех спасенных в чувство, отшельник принес еды и сперва накормил змею, крысу и попугая, а затем уже попотчевал разнообразными плодами самого царевича. «Я царский сын, а этот паршивый отшельник оказывает предпочтение животным», — вознегодовал царевич и затаил злобу против Бодхисатты.