Трушова - Православие и Культура

Но не ждите отъ меня богословскихъ разсужденій или догматическихъ толкованій, какія могъ бы дать изощренный въ богословіи, хотя бы и свѣтскій ученый. Я избираю для себя задачу, гораздо болѣе скромную и болѣе для меня доступную. Вѣдь православіе, какъ и каждое другое религіозное исповѣданіе, являясь опредѣленной системой догматовъ и положеній вѣры, въ то же время есть и культурное творчество извѣстнаго народа. Поэтому и разсматривать его можно не только съ точки зрѣнія догматической и богословской, но и съ точки зрѣнія культурно–исторической и религіозно–философской. Конечно, между богословско–догматической стороной извѣстной религіи и ея культурно–историческимъ выраженіемъ всегда существуетъ необходимое соотношеніе: догматы отражаются въ сознаніи и въ жизни. Но столь же несомнѣнно, что одна и та же религія и даже одно и то же религіозное исповѣданіе различными народами усвацваются различно. Подобно тому, какъ христіанство столь разнообразно воспринято разными народами, такъ и православіе въ разныхъ мѣстахъ понимается различно. Православные не только русскіе, но и греки, и сербы, и болгары и румыны, и абиссинцы. Но когда мы ближе сходимся на церковной почвѣ съ нашими единовѣрцами, мы тотчасъ же непосредственно ощущаемъ разницу ихъ религіознаго сознанія и нашего. Очевидно, при единствѣ догматовъ можетъ быть различное усвоеніе ихъ, въ соотвѣтствіи съ различіемъ національныхъ характеровъ и культурныхъ типовъ. Подобно каждому другому народу и мы, русскіе, вносимъ въ пониманіе нашей вѣры особыя національныя черты. Вотъ объ этомъ то русскомъ пониманіи православія я и хочу говорить въ настоящемъ очеркѣ. Но здѣсь съ самаго начала необходимо имѣть въ виду слѣдующее. Если каждая форма религіознаго сознанія стремится быть близкой къ своему первоисточнику, то въ православіи это стремленіе проявляется съ особенной ясностью и настойчивостью. Русское православіе, сколько ни носитъ оно національный отпечатокъ, главную силу свою полагаетъ въ своей вѣрности Божественной своей первоосновѣ и первоначальнымъ апостольскимъ и святоотеческимъ ученіямъ. Оно полагаетъ, что существо его опредѣляется прежде всего его соотвѣтствіемъ съ его вѣчной и всеобщей основой и что самая цѣнная особенность русскаго религіознаго сознанія заключается именно въ томъ, что ему суждено было всего чище сохранить духъ Христова ученія. Въ этомъ смыслѣ надлежитъ понимать всѣ дальнѣйшія мои утвержденія. Если я говорю далѣе объ особенностяхъ русскаго православнаго сознанія, то центръ тяжести я полагаю не въ томъ, что это наше русское сознаніе, а въ томъ, что это — сознаніе, оставшееся въ нѣкоторомъ удивительномъ согласіи съ духомъ первоначальнаго христіанства.

Но какъ найти исходное начало для нашего разсмотрѣнія? Какъ опредѣлить тотъ основной принципъ, который православное сознаніе признаётъ самымъ главнымъ путемъ къ Богу и самымъ важнымъ залогомъ своего проявленія и утвержденія въ жизни? Мы прекрасно знаемъ, каковъ основной принципъ католичества и каковъ основной принципъ протестантства. Для католичества такимъ принципомъ является прежде всего авторитетъ церкви, какъ учрежденія; тутъ на первый планъ выдвигается организація, власть и дисциплина церкви, пріемлющей на себя опасеніе людей. Самымъ характернымъ выраженіемъ этого принципа является идея теократіи. Это прежде всего юридическое пониманіе христіанства. Въ протестантскомъ сознаніи на первый планъ выдвигается принципъ свободы, принципъ личнаго непосредственнаго обращенія вѣрующей души къ Богу. Творческимъ началомъ и религіозной жизни, и религіознаго сознанія является личность. Тутъ въ качествѣ главнаго пути религіознаго сознанія признается личная заслуга, личная отвѣтственность человѣка передъ Богомъ. Это по преимуществу этическое пониманіе христіанства.

Но каковъ основной принципъ православія? Хотя на это въ русской литературѣ давно уже данъ опредѣленный отвѣтъ, но этотъ отвѣтъ все еще не пріобрѣлъ общаго признанія ни среди православныхъ, ни тѣмъ болѣе среди католиковъ и протестантовъ. И католики, и протестанты все еще смотрятъ на православіе сверху внизъ, какъ на нѣчто отсталое и несовершенное, и полагаютъ, что православная церковь нуждается въ извѣстномъ исправленіи, чтобы встать на настоящій путь. Для католичества это исправленіе должно состоять въ возсоединеніи съ единой истинной христіанской церковью, каковою является церковь католическая; для протестантства оно должно выразиться въ реформаціи, т. е. въ обновленіи церковныхъ догматовъ и церковной жизни на основѣ свободнаго индивидуальнаго сознанія. Гдѣ у васъ организація и дисциплина, гдѣ практическое вліяніе на жизнь, спрашиваютъ у насъ католики. Гдѣ у васъ свободный научный духъ и сила нравственной проповѣди, спрашиваютъ протестанты. И приходится намъ признать, что нѣтъ у насъ ни католической дисциплины, ни протестантской свободы. Но что же у насъ есть и какой положительный принципъ можемъ мы указать, какъ самый, существенный по православному воззрѣнію и для устроенія жизни, и для утвержденія вѣры?

Я замѣтилъ выше, что этотъ принципъ уже давно установленъ въ нашей литературѣ: это принципъ взаимной любви всѣхъ во Христѣ. Согласно съ этимъ принципомъ, не то самое важное въ религіозной жизни, что она строится на авторитетѣ церковной организаціи, какъ говорятъ католики, и не то, что она утверждается на основѣ свободы, а то что она порождается благодатью всеобщей взаимной любви. И церковная организація, и свобода вѣрующаго сознанія необходимы по православному воззрѣнію для созданія религіозной жизни, но прежде ихъ для вѣрующихъ необходимъ духъ взаимной любви, единеніе во Христѣ. Ни организація церкви, ни свобода вѣрующаго сознанія не могутъ безъ этого получить правильнаго выраженія. Съ истинно религіозной точки зрѣнія они останутся безсильными и безплодными, если не будутъ утверждаться, поддерживаться и восполняться даромъ взаимной любви, даромъ Божіей благодати. Это прежде всего и по преимуществу религіозно–мистическое пониманіе христіанства.

Въ этомъ русскомъ православномъ созерцаніи прежде всего характерно то, какъ воспринимается и оцѣнивается здѣсь начало любви. Во всѣхъ христіанскихъ исповѣданіяхъ заповѣдь любви является основной и опредѣляющей, — безъ этого они и не были бы христіанскими. Но въ то время, какъ въ другихъ исповѣданіяхъ, особенно въ протестантскомъ, проявляется склонность придавать этой заповѣди скорѣе моральный характеръ, въ православіи она получаетъ подлинный религіозно–мистическій смыслъ. По православному сознанію любовь есть больше, чѣмъ обычное свойство нравственно–доброй человѣческой воли: любовь есть чудо. По удачному выраженію одного духовнаго проповѣдника, она или порождается продолжительнымъ воспитаніемъ въ себѣ чувства добра, или высѣкается страданіемъ, посѣщающимъ человѣка, или вымаливается у Бога молитвою. И въ качествѣ чуда, любовь въ этомъ смыслѣ и творитъ чудеса, и невозможное дѣлаетъ возможнымъ. И именно потому, что это не человѣческое лишь свойство, а даръ свыше, даръ Божіей милости. Это не просто любовь, а любовь во Христѣ, просвѣщенная и перерожденная соприсутствіемъ Божіей благодати.