Н. Т Райт - Иоанн Евангелие Популярный Комментарий

Иисус не прячется от них. Зачем прятаться? Отец дал ему испить эту чашу, и он готов. Мучительную борьбу в саду и моление о чаше, столь выразительно описанные Матфеем, Марком и в особенности Лукой, Иоанн попросту выпускает. Трижды он говорил нам о том, как «возмутилось» сердце Иисуса (11:33; 12:27 и 13:21). Но момент возмущения и борьбы миновал. Иисус готов. Новый Адам делает шаг навстречу ветхому Адаму, Слово, которое есть Бог, приветствует «мир», свет мира открывается тем, кто в своей тьме и помрачении явились искать его с факелами и светильниками. Свет во тьме светит, и тьма не объемлет его.

Странная сцена разворачивается перед нами, Иисус берет инициативу в свои руки и спрашивает этих людей, кого они ищут. Они произносят его имя, и в ответ им Иисус говорит: «Аз есмь». Простой и поражающий в самое сердце ответ. Да, в контексте мы можем прочесть его словно констатацию факта: «Я и есть он», «это я», но Иоанн, помнящий о встрече Бога и Адама в саду, Иоанн, с таким тщанием использовавший в своем повествовании «Аз есмь» как имя Бога, конечно же, рассчитывает, что мы различим не такой уж скрытый смысл.

Простое, четкое, преображающее мир слово: обычный человек — ничего не стоит схватить его и казнить – стоит перед нами в мерцающем свете факелов — и он от начала века был един с Отцом. Он — Аз Есмь, дыхание жизни,свет миру, воскресениеи жизнь, путь, истина и жизнь. Как еще понять, почему при этих словах воины, явившиеся арестовать его, отступили и пали наземь? (Не комедия же перед нами, не столкнулись же они попросту друг с другом в темноте.) Их реакция, вольная или невольная, вполне соответствует поведению человека, столкнувшегося лицом к лицу с Богом.

Чего мы могли ждать от Иисуса, каким он предстал перед нами в главах 13–17 от Иоанна? После трапезы с учениками, после омовения ног, молитвы и наставлений, он вышел из верхней горницы, готовый встретить «мир» лицом к лицу. Чего мы ждали от него? Что он взмахнет волшебной палочкой и одержит легкую победу? Или возглавит вооруженное восстание? Конечно же, нет (хотя Петр, по всей видимости, еще не расстался с подобными надеждами. Сопоставляя его бессмысленный взмах мечом со словами Иисуса, отрекающегося от любого применения оружия, мы должны задуматься в том числе и о том, что кровопролитие — как и ошибка, допущенная в первом Эдеме, — всегда было и будет признаком нашей беспомощности и несоответствия предназначению человека). Вполне естественно, что Иисус сохранял спокойствие, пусть накануне или даже в тот самый вечер его сердце было «возмущено», вполне естественно, что он отказался от сопротивления, и столь же естественно, что он сохранил власть и над своими последователями (он приказывает Петру вложить меч в ножны), и даже над теми, кто явился его арестовать (он приказывает солдатам взять только его и отпустить остальных). И столь же очевидна мрачная ирония, пропитывающая всю сцену. Двойной смысл мы будем ощущать на всем пути до подножья креста. Иисус, только что завершивший великую молитву как истинный первосвященникобновленного Богом Израиля, теперь будет приведен к Анне, старейшине в семействе первосвященников, и на судилище будет присутствовать его зять Каиафа — тот самый, который предлагал принести одного человека в жертву за народ, как напоминает нам Иоанн (ср. 11:49–50).

Теперь мы безо всяких сомнений знаем, что произойдет и почему. Истинный первосвященник будет осужден на смерть ложным первосвященником, и его смертью Бог спасет народ. Лже–Адамы пошлют на смерть подлинного Адама, чтобы сад расцвел вновь и чтобы на смену кровопролитию пришли прощение и исцеление. Слово, которое и есть Бог, уведено на допрос, и ведут допрос уполномоченные представители Бога.

Способен ли кто–либо из нас вместить все эти мысли одновременно? Иоанн нагнетает образы, один на другой, и мы рушимся под их тяжестью. Больше мы уже не сможем читать Иоанна только на одном уровне, как простое повествование об аресте и суде. Пытаться свести к этому евангельскую историю — все равно что растить сад в кофейной чашке. Продвигаясь вперед, мы обязаны сопрягать и удерживать все многообразные идеи и уровни, столкновения глубинных смыслов и недоразумений, так, чтобы эхо этих столкновений разбегалось во все стороны, порождая молитву, преклонение, молчание и любовь.

15 За Иисусом следовали Симон Петр и другой ученик; ученик же сей был знаком первосвященнику и вошел с Иисусом во двор первосвященнический. 16 А Петр стоял вне за дверями. Потом другой ученик, который был знаком первосвященнику, вышел, и сказал придвернице, и ввел Петра. 17 Тут раба придверница говорит Петру: и ты не из учеников ли Этого Человека ? Он сказал: нет. 18 Между тем рабы и служители, разведя огонь, потому что было холодно, стояли и грелись. Петр также стоял с ними и грелся. 19 Первосвященник же спросил Иисуса об учениках Его и обучении Его. 20 Иисус отвечал ему: Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда Иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. 21 Что спрашиваешь Меня ? спроси слышавших, что Я говорил им; вот, они знают, что Я говорил. 22 Когда Он сказал это, один из служителей, стоявший близко, ударил Иисуса по щеке, сказав: так отвечаешь Ты первосвященнику ? 23 Иисус отвечал ему: если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня! 24 Анна послал Его связанного к первосвященнику Каиафе. 23 Симон же Петр стоял и грелся. Тут сказали ему: не из учеников ли Его и ты ? Он отрекся и сказал: нет. 26 Один из рабов первосвященнических, родственник тому, которому Петр отсек ухо, говорит: не я ли видел тебя с Ним в саду ? 27 Петр опять отрекся; и тотчас запел петух.

Есть в нашем мозгу участок, по большей части закрытый и не участвующий в процессе наших мыслей, но запах, словно ключ, отпирает хранящиеся в нем воспоминания. Идешь по улице, думая о чем–то совершенно другом, и вдруг завиток дыма над чьей–то трубкой, легчайший аромат из сада, мимо которого ты проходишь, переносит тебя на двадцать лет назад, к тем воспоминаниям, о которых ты даже не подозревал. Живо предстанет и место, и люди, и каждое сказанное слово, а главное — тогдашние впечатления. У многих животных обоняние острее нашего, но наше — я чуть было не сказал, «не жук начихал». В общем, вы меня поняли.

В этой грустной сцене, когда Петр пытается доказать, будто он не имеет никакого отношения к Иисусу, а его сердце, обливаясь кровью, кричит: «ты принадлежишь ему!», тоже присутствует запах. Запах горящего дерева и угля — как описать его? Но и вы, и я всегда узнаете этот горький аромат. И когда дым защекочет ноздри, вы непременно вспомните прошлый раз, когда вдыхали этот дым, и что тогда было, что вы делали, о чем говорили. Вскоре костер будет разложен вновь (21:9), и оба они, Петр и Иисус, припомнят ту печальную ночь. Это специально так устроено (что обычно для Евангелияот Иоанна) - память вновь пробуждается, чтобы рана была исцелена. Рана, оставленная отречением в душе Петра — и, смею предположить, также в душе Иисуса.