Нина Павлова - МИХАЙЛОВ ДЕНЬ

— Что же, — спрашиваю, — рассказал тебе батюшка?

— Ну, что мои руки часто карточки держали. И ещё сказал, что я скоро к нему приду.

Карточки — это про то, что Митяй заядлый картёжник, и Дмитрий явно уклонялся от разговора из-за таких вот нелестных подробностей жизни.

— А не советовал ли тебе батюшка, — интересуюсь, — сжечь твои поганые оккультные книжки?

— Мало ли что он советовал! — вспылил Митяй. — И с чего это вдруг я к нему приду?

А дальше события развивались так. Выглядываю однажды в окно и вижу, что Маня-немая ходит в чёрном платке и плачет, а во дворе с траурным видом толпятся родственники. Ёкнуло сердце: кто- то умер?

— Да нет, — пояснила соседка, — это Митяй на «тюремщице» женится. Срам такой, что отец даже слёг!

Эта история с «тюремщицей» до сих пор непонятна. А началось всё с того, что приехал в наши края известный уголовник и привёз с собой даму сердца, только что освободившуюся из тюрьмы. В честь прекрасной тюремной дамы накрыли, что называется, поляну и, естественно, крепко выпили. И здесь надо пояснить, что Митяй вообще не пьёт. Что-то такое у него с сосудами, аневризма, что ли, его даже в армию не взяли. Только пить он не может, и всё. После одной-единственной рюмки он отключается на сутки и лежит, как труп. На той гулянке всё так и было. Митяй помнил, что выпил одну рюмку, а дальше не помнил ничего. Но через два месяца «тюремщица» вновь посетила наши края и, разыскав Митяя, объявила, что она ждёт от него ребёнка и он обязан жениться на ней.

Митяй опешил — он не помнил этой чужой незнакомой тётки, но со свойственной ему бесшабашностью заявил, что ему жениться — раз плюнуть, пожалуйста, нет проблем. Отец слёг, узнав о «тюремщице». И всё же клан Кузиных постановил: любишь кататься — люби и саночки возить. В их роду не было таких похабников, что нагуляются и отрекаются от родных детей. В общем, к свадьбе зарезали свинью, а Митяю купили чёрный жениховский костюм.

Пришёл он ко мне в этом жениховском костюме и мается:

— Тёть Нин, да я эту тюремную тётку вроде пальцем не тронул. Ничего не помню! Почему так?

— А потому, — отвечаю жениху безжалостно, — что ещё наши бабушки говорили: кто ложится спать рядом с блохастой собакой, тот просыпается с блохами. Ты зачем связался с уголовниками? Чего хорошего ждал?

И туг Митька заплакал, причитая по-старушечьи:

— Ох, тошнёхонько! Ох, смерёдушка! Ой, могила, укрой меня!

С горя Митяй отправился к старцу Илию, а тот захотел познакомиться с невестой. Привёл Дмитрий «тюремщицу» к старцу, а тот ей что-то сказал. Что — неизвестно, но бежала она из монастыря, сверкая пятками, и исчезла из жизни Митяя навсегда. Кстати, годы спустя выяснилось, что у Дмитрия не может быть детей из-за перенесённой в детстве свинки.

Свадьба не состоялась. Митёк на радостях сжёг свои оккультные книжки и даже поступил в строительный техникум. Правда, учёбу через полгода бросил. Веру в Бога он по-прежнему считал «отсталостью», а вот к старцу его тянуло. И он иногда заходил в монастырь, чтобы хотя бы издали увидеть батюшку.

Другим памятным событием в то лето были Петровки, то есть погром в ночь под праздник святых апостолов Петра и Павла. Это, объяснили мне, такой народный обычай, когда молодёжь собирается толпами и ночью шествует с факелами, круша всё на своём пути. К Петровкам готовились, как к войне. Моя соседка Клава достала где-то моток колючей проволоки и опутала ею забор, преграждая доступ к усадьбе. Митяй же, напротив, приготовил батарею бутылок с зажигательной смесью, похваляясь, что это тот самый «коктейль Молотова», которым некогда взрывали танки. А ночью, казалось, началась война: что-то взрывалось, горело, гремело, и небо было алым от зарева пожара. У фермеров Федоскиных сожгли стог сена. Моему соседу игумену Петру вымазали краской окна и облили какой-то гадостью крыльцо. А ещё беснующаяся толпа с факелами останавливала на дороге машины и прокалывала шины.

На другой день в магазине только и было разговоров, что о Петровках. Пострадали многие, но больше всех сокрушался дедушка Гриша, у которого снесли теплицу и вытоптали помидоры:

— У меня же помидорчики были как огурчики! А милиция попряталась по углам.

Люди возмущались и говорили, как обычно, что при демократии порядка не стало. И тут Ма- ня-немая вдруг по-молодецки расправила плечи и с задором произнесла:

— Ничего, царя Николашку мы поставили к стенке, и дерьмократам шеи свернём!

Все онемели от изумления. Ну, во-первых, от Мани обычно слова не услышишь. Да и ей ли, простите, что говорить? Все знают, что Митяй — заводила погромов, и за немалый ущерб надо бы с мамы взыскать.

Позже я узнала, что Петровки — это никакой не прадедовский народный обычай, а берёт своё начало с погромов, происходивших в Оптиной пустыни после закрытия монастыря. Старожилы вспоминают, как метались тогда по монастырю некие люди с факелами, опрокидывали кресты на могилах и поджигали всё, что может гореть. Дети подражали взрослым и тоже старались что-то поджечь. Однажды в монастырь забрела слепая старушка-странница, чтобы помолиться на могилках Оптинских старцев. Дети подожгли ей подол, и старушка сгорела, считай, заживо, скончавшись вскоре в местной больнице. Когда преподобному Оптинскому старцу Нектарию рассказали о том, как дети сожгли старушку, он произнёс:

— Погодите, ещё вырастут такие собачата и волчата!

Вот и выросло новое молодое поколение, не причастное к тем богоборческим погромам да и мало что знающее о них. Но у шествия факельщиков чёткий маршрут и определённая цель — они воинственно идут в монастырь. Останавливаются перед монастырём на том берегу реки и долго стоят в недоумении, будто пытаясь вспомнить забытое: ведь зачем-то они шли сюда. Было же что-то, переполняющее их духом ярости и заставляющее спешить сюда. Что?

Помню, как в ту ночь мы стояли на монастырском берегу реки и смотрели, как приближается к Оптиной пустыни это море факелов.

Небо алело от зарева пожара, а река Жиздра казалась красной от огней. Впереди стоял иеромонах Василий (Росляков), которого на Пасху 1993 года убьёт сатанист. Позже он говорил своему другу, что гонения будут, и надо готовиться к ним. А в ту ночь он сказал:

— Это мой народ.

А месяц спустя я узнала, что в ту ночь в засаде у реки сидели трое подростков и Митяй, разложив перед собою бутылки с зажигательной смесью, — они приготовились дать смертный бой, если начнут громить монастырь. Мальчики были из православных семей и готовы были отдать жизнь за Христа. Но при чём здесь заступник монастыря неверующий Митяй? Да, душа человека — загадка.

Летом следующего года Митяй без памяти влюбился в дочку полковника, юную девицу с косой ниже пояса, только что окончившую школу. Девица же, в свою очередь, желала единственного — быть со своим Митей до последней гробовой берёзки и чтобы сбылось в их жизни то, о чём пишут в романах: «Они жили долго и умерли в один день». Это была идиллия, о которой следовало бы рассказывать словами песни: «И вот идут они, как по облаку», а лишь взглянут друг на друга — и краснеют.