Антихрист

На «изначально злом в человеческой природе» воздвигается фантом Антихриста. Коллективная злая воля, овладевающая толпой, — вот подлинный исто чникэнергии, поддерживавший силы таких антихристов, как Мао, Сталин, Троцкий, Пол Пот. Термин «ноосфера» возник из богословских представлений о добром человечестве. Но ей противостоит куда более мощная энергия общечеловеческого Зла (социализованного Антихриста). Антихрист и есть контрноосферный монстр общественно–злого в социуме и истории. Его направленность на обладание всем миром специфично отражена Салтыковым–Щедриным (писателя, чрезвычайно чуткого к историческому присутствию Антихриста, как показал Д. Андреев). Его Иудушка, темный гений стяжания, в экстатических видениях вселенской власти (весь мир — его имение) чувствует, как у него за спиной вырастают крылья. «Совиные крыла» Победоносцева, простертые над Россией, — этот блоковский образ из того же ряда.

Амбивалентность Зла нашла свой глубокий анализ в книге М. М. Бахтина «Творчество Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса» (М., 1965). А. Ф. Лосев, назвавший роман Рабле феноменом «сатанинского реализма» (его смех — также «сатанинский»), был не слишком далек от истины. Из книги Э. Мэпи «Колдовство» мы узнали недавно об Эрнсте Краули (1875—1947), основателе оргиастической секты сатанаилов [49] Мэпл ЭКолдовство/Пер. с англ. С. Касталького//Вокруг света. 1991. №3,4,5. . В 1920 г. он организовал на Сицилии «Аббатство Телема». Свои письма, как Ницше он подписывал: «Антихрист». Напомним, что образ Телемского аббатства (общество гуманистов–анархистов с девизом «Делай, что хочешь!») — в центре утопии Рабле.

Одна из центральных ролей Антихриста — быть объектом социального страха. С ним связана мифология государственной власти и ее носителей. Античеловечность государства–Левиафана выражается в его безличной множественности, т. е. в специфично бесовском атрибуте. Антихрист — всего лишь чиновник Люцифера и бюрократический послушник Сатаны. Антихрист стабильно проецируется на сущность властных структур и на персонажей высшей власти: царя и церковного иерарха. Страх перед деревенским колдуном (его положено бояться и уважать) перенесен на страх перед попом (он хоть и ближе к Богу, а все же встреча с ним на дороге не сулит хорошего). Сакральная санкция, определяющая неотмирность священника, приближает его, по логике мирского сознания, и к знанию темных пределов мира! Церковь — популярное место обитания нечисти. Священник до начала XX в. — проводник решений государственных властей, сплошь неправедных. Отсюда и порча веры, которой бежали старообрядцы. Внецерковная и внегосударственная вера — это вера, свободная от внушений Антихриста. По иронии ситуации, ереси сатана ил ов, хлыстов и чернобожников родились за церковной оградой.

Страх социально–природен; его механизм чрезвычайно древен и связан с множеством реликтовых, атавистических и бессознательных привычек. Он неискореним до конца и, как регулятор поведения, внедрен во все планы человеческой деятельности. Героизм и подвижничество могут быть описаны как архаические сублимации страха, а культура — как сублимация стыда. Стыд страха и страх стыда вывели человека из «естественного состояния» в мир культуры и творчества. Смех защитил его от страшного и ужасного. Ирония эстетизировала кошмар жизни. Остроумие и парадокс развенчали пугающую важность и ложную значительность. «Обезьяной Бога» назвало дьявола христианство.<���…>Дьявол, названный обезьяной, перестает быть чем‑то невыносимо страшным, ибо смех подтачивает его силы.<���…>Если дьявол — обезьяна Бога, то Антихрист — обезьяна Христа» [50] КарасевЛ. В. Мифология смеха//Вопросы философии. 1991. №7. С. 83—84. . Антихрист — гротескное существо, над ним можно смеяться, но его исторические явления катастрофичны и непререкаемо неизбежны. Да, он карикатура Христа, гений интеллектуального плебейства, Божий Хам и Балда Божья. Но он, последний враг, одолеваемый пред искупительным финалом дольней истории, знаменует апофатическую надежду бессмертия. В Антихристе сосредоточен ужас перед Страшным Судом и последним испытанием, страх смерти второй и неисследимой тьмы Геенны. Тоской небытия веет от Антихриста, необъятной пустотой бесконечного одиночества, ледяным отчаянием тлена, гниения и смерти. Вся мстительная ненависть к живому собрана в нем. В черных лучах его Вселенная и человек в ней предстают глупой шуткой и онтологическим маскарадом. Безнадежность тупика (у Достоевского образ вечности: угол бани, затканный пауками), слепое кружение миров в серой мгле мировой бессмыслицы — вот что стоит за Антихристом, сыном погибели и воплощенным страхом Ничто.

Несколько слов о национальном характере Антихриста. Этот аспект может показаться неожиданным: о каких качествах можно говорить применительно к персонажу, чья задача — перечеркнуть Всякую качественность? И что в нем может быть «национального» при отсутствии минимального контрастного фона или на фоне общехристианской традиции? Насколько правомочен особый статус отечественного образа Антихриста? Наш ответ на все три вопроса будет примерно следующий:

а) прояснить суть национального характера весьма затруднительно в режиме автоописания. Для этого нужен взгляд иностранца, на худой конец — эмигранта (см. опыт такого рода текстов — от А. Герцена до Н. Лосского). Но внутри национальной культуры работают механизмы «остранненного» метаописания, которое является экзотическим в пределах своего языка и манер мировосприятия. Эти механизмы могут работать, выполняя функции самосознания культуры, в сфере коллективного творчества (эклектическая субкультура русского масонства), в форме экстремального отрицания обыденного (исихазм, юродство, «уходы»), в виде восприятия своего как чужого (П. Чаадаев) или чужого как своего (А. Пушкин);

б) особая роль при этом принадлежит «апофатическим» самоописаниям, когда текст о России и русском строится на перечислении того, чего в них нет (пейзаж в «Мервтых душах» может строится как «неитальянский»), или на переборе некоторых наихудших качеств в целях катарсического изживания их (так, применительно к героям «Мертвых душ», говорил М. Бахтин о «катарсисе пошлости»);

в) максимум самоотрицания дурного в мире и в человеке достигается в текстах с жестким этическим фильтром и последовательно фиксируемых предпочтений. Отсеивается и группируется совокупность предельно нежелаемых состоящий, каузальных рядов, качеств, ситуаций, возможностей. Их суммарной персонификацией и является Антихрист, итог мировой апофатики. Процедуры суммации не могут не быть окрашенными в многократно усиленные контекстом задачи интонации национальных предпочтений и отбора. «Негатив» национального характера проступает здесь в абрисе рисунка, четкость линий которого не нуждается в оттеняющем фоне иных национальных «негативов», построенных в своем режиме фильтрации и в своей проекции.