Антихрист

Необходимо отметить еще одну новую сторону соловьевского образа антихриста. В повести он несколько раз называется «сверхчеловеком». Если учесть оценки Соловьевым учения Ницше и его идеи сверхчеловека, [417]то ясно, что этой стороной образа антихриста он не только отсылает читателя к идее немецкого философа, но и полемизирует с ней, демонстрируя логику сверхчеловеческого пути.

Написанные в эти же 900–е годы легенда Л. Толстого «Разрушение ада и восстановление его» (1902) и пьеса Л. Андреева «Анатэма» (1909) посвящены борьбе дьявола с Богом и людьми, но образа антихриста не касаются.

Очень много об антихристе было написано Дм. Мережковским в его статьях и в исторической трилогии «Христос и антихрист».

Первое его обращение к мифу об антихристе произошло в конце 90–х годов во время работы над романом «Юлиан Отступник», ставшим первым романом его исторической трилогии. Именно здесь им была найдена схема всемирной истории и схема изображения исторической личности. Обе они основывались на выявлении двух полюсов, двух бездн, которые когда‑то должны будут слиться, синтезироваться. В приложении к истории схема утверждала, что всемирная история — вечная борьба двух начал — начала Христа и начала антихриста [418]. В приложении к человеку, особенно крупной исторической личности, схема утверждала, что борьба этих же двух начал идет в мировоззрении, сознании, действиях и стремлениях этой личности. Мережковский уже в этом первом романе связал главного героя с двойником, точнее демоном–покровителем или демоном–искусителем. У Юлиана Отступника таким демоном ока чзался жрец Максим, дающий ему самые разные, порою противоречивые советы, двоящийся в своей вере («царство чиавола равно царству Бога»). В конце романа Максим будет воспринимать себя как антихриста, пришедшего на землю не вовремя.

У Мережковского главный герой всех его исторических романов часто получает от других героев имя антихрист. Юлиан Отступник, направленный в Галлию для подавления восставших варваров, победил их, и вскоре воины провозгласили его императором. И его первый шаг в этой роли был глубоко символическим: он сорвал со священного знамени Лабарума золотой крест и монограмму Христа, заменив их изображением бога Гелиоса. На это деяние кто‑то из воинов произнес: «Антихрист». Позже в Константинополе Юлиан начнет восстанавливать языческие храмы и праздники, поэтому христиане назовут его «волком–антихристом». В романе «Юлиан Отступник» история Византии второй половины IV в. развернута как борьба христианства и язычества (антихристианства). В Предисловии к своему собранию сочинений Мережковский достаточно верно раскрыл свою эволюцию: «Когда я начинал трилогию «Христос и антихрист», мне казалось, что существуют две правды: христианство — правда о небе и язычество — правда о земле, и в будущем соединении этих двух правд — полнота религиозной истины. Но, кончая, я уже знал, что соединение Христа с антихристом — кощунственная ложь. Я знал, что обе правды — о небе и о земле — уже соединены во Христе Иисусе» [419].

На основе некоторых идей этого романа и своего изучения «исторического христианства» (точнее, критики традиционного богословия и церкви) Мережковский начал в 900–е годы разрабатывать концепцию «нового религиозного сознания», в которой сохранены те же схемы противопоставлений в истории, человеке, религии. Но под давлением сильной критики этой концепции церковными кругами и другими «богоискателями» (особенно Н. Бердяевым) он немного модернизирует эти схемы.

Достоинства и недостатки философско–художественного воплощения мифа об антихристе у Мережковского достаточно хорошо показал Н. Бердяев, посвятивший ему несколько статей [420]. Причем каждая последующая его статья содержала все более ожесточенную и убедительную критику как идей Мережковского, так и слабостей его таланта. В первой статье Бердяев во многом разделяет взгляд Мережковского на «историческое христианство», но упрекает в некоем двоении, неясности, двойственности его взглядов на церковь, на историческую личность, на антихриста, в том, что у него «судьба мира решится борьбой Агнца со Зверем, выходящим из бездны, Христа с Антихристом, а сам человек, творческая свобода его тут будет ни при чем [421]». В статье «Новое христианство (Д. С. Мережковский)» Бердяев уже не разделяет и тех его мыслей, которые раньше поддерживал, в частности мысль Мережковского, что язычество — обожествление плоти, а христианство — духа. Именно схематизм, ставший в романах и статьях Мережковского шаблоном и художественным принципом, подвергает Бердяев жесткой, но справедливой критике. Он пишет: «Весь мир и всю мировую историю Мережковский воспринимает лишь на полюсах, лишь в аспекте Христа и антихриста… Он остается в вечном двоении, и это двоение — наиболее характерное, наиболее оригинальное в нем. Ему нравится это двоение, это смешение образа Христа и антихриста, эта неясность в различении подлинного и обманного, Лика и личины, бытия и небытия… он пытался синтезировать Христа и антихриста, Богочеловека и человекобога. Но потом почувствовал, что в христианстве, даже новом христианстве, такой синтез невозможен, и стал убегать от антихристова духа в себе самом» [422]. И далее еще более жестко: «В антихриста он верит более, чем в Христа, и без антихриста не может шагу ступить. Всюду открывает он антихристов дух и антихристов лик. Злоупотребление антихристом — один из основных грехов Мережковского. От этого антихрист перестает быть страшен. Слишком много говорит Мегсжковский об ужасах антихриста, и потому никому не страшно» [423]. Бели в статье «О новом религиозном сознании» Мережковский был назван «художником–мыслителем», то в статье «Новое христианство…» он уже назван «художником–схематиком», у которого нет «энергии творческой мысли», и его главный недостаток в «гностической слабости». [424]

В романе «Леонардо да Винчи» главный герой за веру в науку и разум церковниками не раз называется дьяволом, антихристом. Один из них, отец Тимотео, говорит: «Флорентиец Леонардо — слуга и предтеча антихриста». Таким же злым антихристом изображен и Петр I в романе «Петр и Алексей». Именование каждого из главных героев трилогии «Христос и антихрист» антихристом — штамп Мережковского. Но здесь возникает один вопрос, не исходил ли Мережковский из той мысли, что в любой выдающейся исторической личности неизбежно присутствует начало, лик антихриста, ибо такая личность обладает некими сверхчеловеческими способностями. Поэтому в ней всегда сильно демоническое начало: и современники, и последующие поколения видят в ней именно сверхчеловеческую, демоническую личность. Может быть, с этим и связано то обстоятельство, что в ряду персонификаций антихриста у всех христианских народов оказывались именно такие исторические личности.