Ольга Иженякова - Записки дивеевской послушницы

— Ой, молчу, молчу, молчу… Ай, от меня в таком деле какой прок? Я по делам будущего тутова не мастер, но хочу напомнить тебе сызнова: от нас уйдешь, когда приедут из Цыбина. Передам тебя из рук в руки.

— Пожалуйста, очень прошу вас, Хрисанф Егорович, замолчите, а то я с ума сойду! Не просто так ведь все.

В комнате после этих слов стало тихо. Коля ушел в себя, а староста, видя его страдание, допекать не стал, набил в трубку табаку, провел ее по нижней губе, как бы желая удостовериться в чем-то, поднес к лампе и зажег, и только после этого с видимым удовольствием затянулся. Вскоре запах табака распространился по всей комнате, однако его тут никто не замечал.

Немного погодя вошла Варвара, в руках у нее был тяжелый мешок, видно, наполненный чем-то.

— Нате, возьмите, это вам на дорогу харчи наши, — протянула она мальчику. По всему видать, за вами утром рано приедут, барин не любит ждать. И пожалуйста, простите меня, ежели чего худого вам сделала — это так, по нашей бабьей неумности, я ведь душою-то к вам сразу расположилась. Ведь первый раз с человеком из Цыбина-то знакома, простите, может, ляпнула чего-то не то, али кормила когда невкусно, али забыла чего…

Она стояла растерянная среди комнаты, потупив глаза, и Коле сделалось совестно. Как эта женщина, которая, то и дело только и ухаживала за ним, нянчилась как с маленьким ребенком, чувствует себя виноватой? Коля вспомнил, как живут в селе его бабушка с дедушкой, их подкупающее доверие, мягко улыбнулся и произнес:

— Ну, что вы, что вы, Варенька, милая, вы просто замечательный человек, каких, наверное, не сыщешь во всем белом свете, ваша доброта укротит даже самого лютого дикого зверя…

— Да, — согласился Хрисанф Егорович, — что правда, то правда. А на доброте да на христианском смирении держится мир. Токмо на их, родимых, слава тебе Господи…

Варвара смущенно посмотрела на мужчин и вышла.

— До свиданья, Никола, — сказала она уже у порога, — не поминайте нас лихом, а мы в Ободке завсегда будем о вас молиться. Пусть вам там в вашем Цыбине будет хорошо.

— До свидания, Варенька, и еще раз спасибо тебе за все.

Николай только теперь заметил, что люди стараются с ним говорить без местного говорка, и загрустил. Такого отношения к себе он не видел ни у кого и никогда, притом что встречал на своей жизни в основном людей, хорошо расположенных и к нему, и к миру в целом.

— Ладно, Никола, давай спать ложись. Завтра, ни свет ни заря, поедешь к себе домой, далеко забрался ты, отец-то твой, небось, ужо большую карету послал. На блаженных, сказывают, весь род человеческий держится. Ах-хо, ложись, давай.

— Давайте.

Дождь между тем все усиливался, маленькие ручейки сбегали в аккуратно выложенные стоки, раскаты грома становились с каждой минутой сильнее. Внезапно порыв ветра открыл окно. По случайности Варвара забыла запереть ставни. Коля огляделся. Хрисанф Егорович вовсю храпел. Другого такого случая может и не представиться, — решил мальчик, взял рюкзак и тихо ступил на подоконник. Секунда — и он на улице под теплыми летними струями. До горы надо было идти по тропинке вдоль поля, затем — мимо барского сада, оттуда — по направлению к реке. Больше часа у него ушло на преодоление пути. Когда ступил на гору, был промокшим до нитки. В темноте не разглядел и вместо твердой поверхности шагнул на колючий кустарник, но сообразить что-либо уже не успел: куст оказался над обрывом и мальчик кубарем скатился вниз.

— Ма-ама! — закричал он от боли.

— Вот он, вот он, ну, наконец-то, мы тебя нашли.

Коля внимательно пригляделся, к нему навстречу спускались Денис с Максимом.

— Пацаны! Вы сейчас… я… сейчас не поверите.

— Айда, быстрее, мы тебя уже четыре часа ищем, пока дойдем, в центре уже будет подъем. А это что такое?

— Котомка с продуктами.

— Так ты… это же… на старинный манер. Рюкзак-то твой тут, наверху лежит.

И уже в комнате ребята развязали мешок и стали внимательно рассматривать содержимое. В аккуратно завязанных узелках лежало масло, хлеб, домашняя колбаса, крендели с маком, сало.

Добрая душа — Варвара — положила небольшую бутылку настоя тмина. В глубине котомки Коля наткнулся на тугой узелок, в котором явно было что-то тяжелое. Развязав, мальчик ахнул — серебряные монеты! И записка:

«Возлюбленный о Господе брат Прохор!

Прости за этот маленький подарок. Не удержался. Уж шибко люб ты мне и хочу, чтобы тебе хоть что-нибудь досталось на память от нас. Ты — единственный человек из блаженных, который не поучал нас, не говорил притчами, а просто и со смирением жил среди нас. Полюбил я тебя за это всей душой. Будь всегда таким. Да хранит тебя Бог. Твой Х.Е.»

— Везет же некоторым, — сказал Рыжий, видя, как мальчики копошатся в рюкзаке — знаете, как в народе про таких, как ты, говорят?

— Как?

— Везет не абы кому на Руси, а токмо дуракам…

— Что?

— Что слышали.

Коля с этой самой поры полюбил горы. Далекие и близкие. В них уже несколько сотен лет таится совершенно особая жизнь, которую может найти каждый…

Очень-очень давно… Когда телефоны были большими и к каждому прикреплялись провода, когда люди печатали на тяжелых машинках, в которые можно было заправить бумагу, как в принтер, а вот ошибки исправить было уже нельзя, потому что тексты не сохранялись, и все вынуждены были быть грамотными, а значит, много читать. В те далекие времена появилась на свет девушка Яга.

Росла она быстро-быстро, как налог, о котором не знаешь. А потом, бац, вдруг, оказывается, к нему начислен штраф, приходит судебный пристав и внезапно начинает описывать имущество. И только тут выясняется, что чиновники не предупредили ни о налоге, ни о суде, давно прошли все сроки и что-либо предпринять уже поздно. Р-раз — и из законопослушного гражданина переходишь в разряд преступников. Так и девушка Яга. Когда она показалась миру, все ахнули и в замешательстве, замерли перед красавицей. Так и никто не смог вспомнить ни о ее рождении, ни о детстве. Оно и понятно! Когда видишь красивое, многое забываешь, ну или почти все. В общем, что красиво, то и правильно.

Груди у нее были во-о, девяносто, нет, девяноста пяти сантиметров в объеме, талия — сорок пять… ну и нижние девяносто пять были хороши, а из них росли длиннющие ноги. Коса у девушки была длинная, черная как смоль, глаза большие, светлые, прозрачные. Нос, конечно, горбинкой. Все оттого, что она была полукровкой.

«Что такое полукровка?» — спросите вы. Это дитя родителей, которые отличаются друг от друга, как яблоко от банана, потому что они из разных мест земного шара. Кроме любви у них ничего общего нет, она такая яркая, что порой заслоняет само Солнце, потому их дети всегда исключительные. Ну, или почти всегда…