Майкл Роуч - Сад небесной мудрости: притчи для гармоничной жизни [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Мой ум пребывал в состоянии пустоты и безмолвия, настроенный на одну-единственную вещь – на звук ее шагов, на манеру ее ходьбы. Она ходила не как все, а в своем собственном ритме, всегда будто слегка пританцовывая на ходу. Вот этой танцующей походки я и ожидал, ожидал одного только этого звука, ведь глаза мои были закрыты. Ждать пришлось долго, и терпение уже начало было покидать меня…

Наконец какой-то шорох нарушил тишину моего ума, позади себя в темноте я услышал очень медленную, величавую и целеустремленную поступь, принадлежащую столь же целеустремленному человеку, который прошел через калитку. Я обернулся, и в лунном сиянии увидел Мастера Дхармакирти.

На первый взгляд его лицо с грустными задумчивыми глазами и ласковой, почти печальной улыбкой выражало только доброту. Второе впечатление касалось его походки – ровной поступи благородного мужа, военной выправки, говорящей о решительности ее обладателя. И наконец, вы обращали внимание на его строгость, суровость его прямого римского носа, могучую шею, но самое главное – на интеллект, праведность и бесстрашие, которыми пылали его глаза. Он молча стоял, вглядываясь в меня около минуты или чуть больше, и наконец сказал:

– Пойдем-ка прогуляемся по Саду.

Я встал, мы свернули налево, мимо низенькой каменной часовни и пошли на юг, в сторону пальмовых аллей.

– Ты, кажется, о чем-то хотел поговорить? – спросил он, идя со мной под сенью деревьев Сада.

Мои мысли, как часто в последнее время, вращались вокруг смерти, смерти моей матери, вокруг размышлений о том, где она может быть теперь. Но если честно, между нами кроме этой озабоченности у меня была и другая: моя собственная смерть. Я с трудом мог себе это представить, гадая, что же со мной будет, когда я умру, и, самое главное, будет ли Она со мной, будем ли мы после этого вместе.

– Правда ли то, что мы продолжаем жить после смерти, и то, что мы жили до того, как родились?

– Давай лучше я буду задавать тебе вопросы, отвечая на которые ты получишь ответы на свои, – сказал Дхармакирти таким голосом, в котором прозвучала забота о моих переживаниях, казалось, хорошо ему известных. Но я услышал в нем и другие, металлические нотки, которые привели меня к пониманию железной логики, лежащей в основе его слов, заставив вспомнить непобедимые стальные тиски его холодного разума, с помощью которого – еще тринадцать столетий назад, живя в Индии, – он сокрушил ошибочные воззрения в умах тех, кто принял его вызов, вступив с ним в философский диспут.

– Как вам будет угодно.

– Из чего сделано тело?

– Ну, там кожа, кровь, твердые кости и жидкости, внутренние органы, кое-где волосы, чтобы кое-что прикрыть.

– Эти вещи материальны?

– Конечно, их можно потрогать и почувствовать, на них можно надавить, у них есть вес, они могут ломаться и распадаться на части; при большой необходимости, при хирургическом вмешательстве например, их даже вскрывают.

– А из чего сделан ум?

– Не думаю, что об уме можно сказать, что он из чего-то там сделан. Это, скорее, нечто такое заполненное – иногда в большей, иногда в меньшей степени – мыслями, желаниями и надеждами, к которым я прислушиваюсь, когда они проходят через то место, которым является мой ум. Или которое является моим умом.

– А вот эти мысли похожи на части твоего тела? Их можно увидеть, потрогать или разрезать на куски?

– Если ты имеешь в виду, есть ли у них цвет, могут ли они быть твердыми или мягкими на ощупь, теплыми или холодными, могут ли они ласкать мои руки, как морская волна, то я отвечу – нет, ничего похожего. Мысли невесомы, прозрачны и невидимы, как хрусталь в воде, как сам воздух, который несет их постоянным потоком через всю мою жизнь.

– А у твоего ума есть такое его собственное место, где он пребывает? Вот твои руки и ноги занимают же вполне определенное место. А ум?

– Ну вообще-то говорят, что у него есть свое место в голове, под черепной коробкой, в том сером веществе, которое мы называем мозгом… – Голос мой прервался, потому что я почувствовал, как по его телу прошла судорога; он весь слегка задрожал и повернулся ко мне. Его глаза, пристально глядящие на меня, стали медленно загораться, как у дикого зверя, который спал, а теперь, на мою беду, проснулся.

– А ум, стало быть, располагается в мозге? – сурово спросил Дхармакирти.

– Да, по-моему, так оно и есть.

– А почему не в руке? – спросил он, резко схватив обеими руками мое запястье. Ну и силища!

– Ну, может, и в руке… – ответил я, теряя уверенность.

– Ты разве не чувствуешь мои пальцы? – Его хватка становилась все сильнее.

– Еще как чувствую!

– Значит, ты осознаешь и чувствуешь рукой?

– Да-да, осознаю и чувствую, и вообще пусти, мне больно.

– Итак, твое сознание распространяется и в руку?

– Да, – ответил я, начиная вновь обретать уверенность.

– Значит, и твой ум распространяется в руку?

– Ну да, мой ум, мое сознание распространяются по всему-всему телу, до самого края кожного покрова.

– Итак, мы можем сказать, что твой ум располагается повсеместно в пределах твоей кожи?

– Да-да, мы можем так сказать.

– А дальше, за эти пределы? – И снова в обращенных ко мне глазах сверкнула сталь.

– Нет-нет, дальше никак – я не могу чувствовать дальше кончиков своих пальцев. У меня нет сознания за пределами моего физического тела.

– Значит, ты и помыслить не можешь, о… об этой мягкой травке под чинарой у фонтана? – спросил он, заговорщически подмигнув, как будто знал, как часто я вспоминаю это ложе любви.

– Ну, конечно, могу.

– Итак, мы можем сказать, что ум распространяется и туда, за пределы кончиков твоих пальцев, по всему этому Саду?

– Да-да, мы можем так сказать.

– Значит, на самом деле наш ум – невыразимый и дальнобойный – может выходить далеко за пределы физического тела?

– Может.

– Кроме того, он сильно отличается от тела – может летать на огромные расстояния, может мыслить об иных мирах, расположенных намного дальше этих звезд, что глядят сейчас на нас сверху. Так?

– Так.

– Да и вообще ум – эта хрустальная птица – не имеет почти ничего общего с телом. Он не ограничивается этой тугой плотью и костями, его нельзя потрогать, на него не наступить, его нельзя ни увидеть, ни разрезать, ни взвесить, ни еще как-либо измерить. Правильно?

– Да, все правильно.

– Так как же ты можешь говорить, что ум – это мозг, или что он ограничен мозгом, или что он располагается в мозгу, если он может летать, куда ему вздумается, в такие места, где его и найти потом никак нельзя?

Я почувствовал себя еще более стесненно и не в последнюю очередь оттого, что он уже не только полностью сдавил мою руку в своих сильных ладонях, но и все крепче прижимал к своей груди, по мере того как усиливалась его аргументация.