Протоиерей Иоанн Толмачев - 1.Неделя Триоди Великопостной.

Будем же, слушатели, так рассуждать; и мы сознаемся, наконец, что мы великие грешники. Да и сознавая себя грешниками, не будем почитать себя праведниками, ибо и это будет грех; да, и это грешно, если я буду успокаиваться тем, что сознаю себя грешником. Нет, вконец надо истреблять в себе грех; никогда не надо уверять себя, что праведник; ничем не надо успокаивать себя, что не грешник. Надо, чтобы после всех пощений и молений, после всех суждений о себе выходило одно заключение: я Господи, великий грешник; я недостоин милостей Твоих, я недостоин даже просить помилования у Тебя, Господи. Аминь.

С неизменной правильностью совершается круговращение времен, придвигающих нас все ближе и ближе к цели завершения бытия. Начался новый год, прошли великие праздники и вот уже наступает время приготовления к Святой Четыредесятнице. Человек с его немощами и страстями постоянно нуждается в высшем руководстве, и Святая Церковь, как любящая мать, не оставляет нас без него. В обыденной жизни еще волнуется и бушует море страстей, еще тешится плоть и услаждается чрево, задаются пиры, на которых гремит сладострастная музыка, кружится в вихре удовольствий и танцев незрелая молодежь или недозрелая старость, и никому и в голову не приходит вопрос: в этом ли состоит истинная сущность и цель жизни? Да едва ли когда-нибудь и явилась бы мысль об этом, если бы не Святая Церковь, которая, как бы желая образумить увлеченное страстями человечество, уже поет глубоко-трогательную песнь: «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче!» Вместе с тем она и своими евангельскими чтениями за литургией разъясняет нам, в чем заключается тайна нашего оправдания перед Богом. Эта последняя мысль находит себе поразительное пояснение в знаменитой притче о мытаре и фарисее.

Господь наш Иисус Христос уже совершил большую половину Своего служения на земле. Он обошел все города и веси земли Израилевой и во всей полноте постиг, в какой бездне нравственного падения находился избранный народ. В своей массе этот народ, будучи уже политическим рабом жестокого завоевателя, был вместе с тем и духовным рабом своих слепых вождей, которые извратили дух закона и поклонялись мертвой букве его. В буре общественнополитических смут и религиозных раздоров он уже потерял руководящую нить в своей жизни и, отчаявшись в настоящем, жил смутной надеждой на будущее. Но надежда все не осуществлялась. Он ждал явления грозного Мессии — царя, который низвергнет тяжкое иго языческого завоевателя и все богатства мира сего соберет и предоставит в пользование иудеям.

Эта мысль слишком льстила народному самолюбию и самомнению, чтобы она не проникла во все слои народа, и когда явился истинный Мессия, но в образе кроткого и смиренного учителя, проповедовавшего о духовном возрождении на основе покаяния, то учителя израилевы первые не признали Его и всячески возбуждали против Него народ. Чувствуя ложь своего взгляда на Мессию, но в то же время не желая сознаться в ней, они начали преследовать Христа, так что Он принужден был по временам удаляться в Перею, чтобы там найти успокоение Своему возмущенному духу. В одно из пребываний там Он и сказал притчу о мытаре и фарисее, и она с поразительной ясностью кисти божественного художника рисует перед нами с одной стороны бездну лицемерия и самоправедности, в которую впали вожди Израиля, а с другой — ту искру истинного покаяния, которая все еще теплилась в душе даже самых презренных и жалких подонков избранного народа.

« Два человека вошли в храм помолиться .» Кроме определенных времен, назначенных для богослужения и жертвоприношения, храм иерусалимский был постоянно открыт и для случайных богомольцев, так что каждый во всякое время мог пойти в дом Отца Небесного и излить перед Ним свои мольбы и чувства. И из этих богомольцев — один был фарисей, а другой — мытарь, — две непримиримые противоположности между собой.

Фарисей — это высокочтимый учитель народа, важный книжник, знаток закона, горячий патриот, щедрый благотворитель, — человек, который тщательно избегал всякого осквернения и, так сказать, распространял вокруг себя благоухание примерного благочестия и исполнения закона. Он с важностью поднимался к храму — в своих широких воскрилиях и с филактериями на руках и, войдя в храм, стал на видном, особом месте.

Другой — был мытарь, презренный сборщик податей, слуга ненавистных завоевателей, пособник их вымогательства и хищничества. По общепринятым представлениям, он относился к одному разряду с грешниками и блудницами, и ни один фарисей не позволил бы себе быть с ним в одном доме и дышать одним с ним воздухом, а тем более соприкоснуться с ним — от какого осквернения пришлось бы омываться в семи водах. Зная такое отношение к себе со стороны народа, он незаметно пробрался в храм и стал там — случайно неподалеку от фарисея.

Оба они пришли в дом Отца Небесного, чтобы излить перед Ним свою душу, и начали молиться. При виде столь нежеланного соседства дух фарисея смутился; но в то же время это соседство дало ему благодарный материал для молитвы: как кстати подошел этот презренный мытарь, который верхом своей греховности давал яркую картину противоположности с воплощенной праведностью! И видя в этом как бы действие Промысла Божьего, фарисей начал громко [101] Выражение «сице в себе моляшеся», переданное по русски «молился сам в себе», по-видимому предполагает тихую, безмолвную молитву. Но греческий текст не дает права на такое толкование, и безмолвная молитва отнюдь не свойственна была не только фарисеям, любившим молиться во всеуслышание и напоказ, но и иудеям вообще, которые и доселе молятся преимущественно вслух. См. Матф. 6:5. молиться: « Боже, благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди — грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь .» Можно представить себе, каким презрительным взглядом при этих последних словах фарисей сверкнул в сторону несчастного мытаря! Он пришел молиться, но при виде этой воплощенной греховности ему уже не о чем молиться: в сравнении с ним он воплощенное совершенство, сама праведность, облачившаяся в широкие воскрилия, и потому ему остается только благодарить Бога, что он не таков, как прочие люди. По своему благочестию он стоит неизмеримо выше всех других людей, не говоря уже об этом жалком, презренном у людей и отвергнутом у Бога мытаре, который от стыда не смеет поднять даже глаз и от угрызений совести ударяет себя в нечестивую грудь. И довольный собою, фарисей начал по пальцам перечислять дела своего благочестия, как бы желая этим осязательно доказать самому Богу свое неотъемлемое право на оправдание, как залог вступления на лоно Авраамово. « Пощусь два раза в неделю », перечислял он; « даю десятую часть из всего, что приобретаю », и конечно, упомянул при этом, что десятину дает даже с мяты, аниса и тмина (Матф. 23:23). [102] Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять. Этим самохвальственным кощунством и кончилась вся его молитва. [103] Замечательно, что подобные же молитвы встречаются в Талмуде. Так, одному раввину приписывается следующая молитва: «Боже, благодарю Тебя, что Ты положил мою часть с теми, которые заседают в академии, а не с теми, что сидят по углам (менялы и торговцы). Я встаю рано и они встают рано, но я встаю рано для слов закона, а они для корысти. Я тружусь и они трудятся: но я тружусь и получаю награду, а они трудятся и не получают награды. Я бегу и они бегут: но я бегу к жизни будущего мира, а они бегут к бездне погибели». См. у Эдершейма, II, стр. 291. Ни единого искреннего вздоха не вырвалось у него из груди, ни единого слова покаяния не проронили его гордые уста, и еще раз презрительно сверкнув в сторону мытаря, той же высокомерной поступью вышел из храма, звучно опустив, конечно, при этом и свой золотой или серебряный сикль в сокровищницу храма, — в посрамление все тому же мытарю, как сборщику этих сиклей с народа Божьего для сокровищницы нечестивых язычников.