Зоя Крахмальникова - Слушай, тюрьма !

Фрейд повторил по-своему сказанное в Евангелии: Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты (Мф. 23, 27).

Форма не только может стать поруганием смысла, форма может обнажить внутренний смысл. Лицемерие как сущность фарисейства всегда придает особое значение форме.

"Как вам нравится у нас?" Мне очень нравится ваша тюрьма.

По-видимому, это лучшая тюрьма в мире...

Мы сидим в гостиной у священника. Хозяин дома молчит, не подымает глаз на гостей, казалось бы, он не видит ничего и не слышит ничего.

Разговор идет все о том же: сейчас не время плодов. В гостях у священника его близкий родственник, в церковных кругах родственника почитают за известного богослова и знатока церковной словесности.

Он негодует против тех, кто думает иначе, кто полагает, что подлинное христианство неподвластно никаким обстоятельствам, кроме евангельских.

Он негодует против тех, кто сидит в тюрьме. Кто незаконно подвизается - тот не увенчивается, - твердит богослов на все возражения. Это фраза из послания Апостола Павла к Тимофею (II Тим. 2, 5). Речь в ней идет о том, что воин Христов, христианин, не должен связывать себя делами житейскими.

Богослов негодует против тех, кто сидит в тюрьме за христианство. Он уверен, что они "незаконно подвизаются"...

Все так красиво, чинно, так богато в этой гостиной, все так благолепно, так и кажется, что сейчас нас спросят:

"Как вам нравится у нас?"

Но вот форма трещит по швам, еще немного, и окрашенный гроб обнажит свое содержимое.

Мой соузник, мне хочется назвать его бретонским крестьянином (когда-то Пастер позавидо-вал вере бретонской крестьянки), только что отсидел свою ссылку, свой второй срок. Он - не бретонец, он - украинец, двадцать лет назад его впервые посадили за веру. С тех пор он в скитаниях вместе с семьей, у него шестеро детей... "Мне снится тюрьма, - говорит он тихо. Наверное, не миновать ее". Я говорю все то же: "Поберегите себя".

Отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн, - отвечает Господь Петру.

Бретонский крестьянин отвечает мне с кроткой улыбкой: "Ведь это блаженство". - "А дети? Дети?" - волнуюсь я. "А то Господь не знает..."

Тюрьма - это блаженство, говорит он.

"Как вам правится у нас?"

Я лежу спиной к моей сокамернице, спиной к "глазку". Я не знаю, откуда во мне возникает это незнакомое сочетание знакомых слов, но они все настойчивей звучат в моем уме.

"Как я хочу в Твой преблагословенный покой". Видно, ветер в печи был слишком стреми-тельным и жарким, и вот однажды на рассвете я впервые услышала эти слова, когда мой измученный ум, повторив бессчетное число раз бессмыслицу и ложь, атакующую мою душу на допросах, взмолился о покое...

Но что же такое преблагословенный покой? Начало? Исток пути? Предел пути? Царство Небесное? Но у Царства Божия нет предела. Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное! - взывает Господь. Приблизился преблагословенный покой Его. Он совсем близко - у моего сердца, у моего лица, он ближе воздуха, которым я дышу, им дышит мое сердце, он в моем сердце, вместившем глубины будущего века, и я жива еще потому, что мне дано время, чтобы войти туда...

Сними обувь, здесь земля святая. Здесь Господь. Здесь Его покой. Но войти туда можно с умом и сердцем, очищенным покаянием.

Мое путешествие начинается вновь. Каждый день - это отрезок пути. Я должна идти, я должна пройти этот путь.

Лефортовские коридоры стали короче.

Меня судят за "Надежду", меня спасает "Надежда". Я читаю ее. Я учу наизусть ее тексты. Это голос Церкви. Маленькие желтые книжечки станут судебным делом. Они лягут в казенные тюремные папки. Предание Церкви. Земная жизнь Пресвятой Богородицы. Описание ее чудот-ворных икон. Жития Святых. Проповеди святых Отцов. Духовные наставления священников. Письма новомучеников своим духовным чадам, мои статьи о необходимости проповеди христианства в культуре.

Почти десять лет напряженной работы, десять лет Христианского чтения, изучения духовного наследия Православной Церкви. Живая вода, обещанная Христом. Ее хотят заточить в казенные папки.

Их кладут передо мной на стол. Это - мое "дело", пришла пора его закрывать.

Я с жадностью читаю "дело", это - встреча с Церковью, с "Надеждой", с теми, кого я давно не видела, передо мной протоколы их допросов.

Я прощаюсь с книгами "Надежды". Увижу ли я их когда-нибудь?

Мое сердце, моя память должны вместить то, что хотят заточить в тюремные папки. Господь снова дарует мне Надежду, чтоб через нее спасти меня.

Я возвращаюсь в камеру после каждого свидания с моим "делом". "Что с вами? Почему вы радуетесь?" - недоумевают мои соседки по камере, теперь их двое, вторую поместили к нам недавно, она рассказывает ужасы, которые ожидают меня. "Вы умрете в лагере", - говорит она чуть ли не десять раз на день.

Страх рождается в пустоте. У него нет природы, он возникает в безводной пустыне, жажду-щей живой воды, обещанной Христом. Значит, в сердце, где Он хочет создать Себе обитель, не должно быть ни мгновения пустоты. Ибо, по Его слову, выметенная и чистая горница немедленно наполняется бесами, куда более свирепыми, чем те, которые только что были выметены оттуда. Ни одного мгновения безбожного бытия, ни одной минуты отдельного от Бога бытия...

Это невозможно заточить в тюремные папки, это невозможно забыть, это невозможно отнять. Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить (Мф. 10, 28), - говорит Господь Своим ученикам. И они проверяют эту истину жизнью. Ибо я уверен, - говорит Апостол Павел, - что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем (Рим. 8, 38-39).

Ни одного мига пустоты, ибо страх рождается в безбожной пустоте. У него ведь нет природы.

Это - начало пути. Как я хочу войти в Твой преблагословенный покой!

Но - это долгий путь, знаю я, чем больше моя жажда, тем отчетливей я понимаю свое ничтожество, свое недостоинство, свою "несовместимость" с теми, кто вошел и войдет в этот преблагословенный покой. Посему Я вознегодовал на оный род и сказал: непрестанно заблуждаются сердцем, не познали они путей Моих; посему Я поклялся во гневе Моем, что они не войдут в покой Мой (Евр. 3, 10-11).

Лефортовские коридоры стали еще короче. Остается последний день прощания с "Надеждой". А потом - суд. Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить (Мф. 10, 28), - повторяет мне Господь. В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир (Иоан. 16, 33), - повторяет мне Господь.

"Я боюсь больше Бога, чем прокурора", - говорю я следователю, пугающему меня прокурором. Мне все равно, что будет на суде, меня ждет другой Суд.