НИКОЛАЙ КУЗНЕЦОВ - ЮРОДСТВО И СТОЛПНИЧЕСТВО

Высшую степень смиренія св. юродивыхъ составляло то, что они отказывались не только отъ всѣхъ разсужденій самолюбиваго разума, но даже и отъ довѣрія свидѣтельству чувствъ. Такъ, с. в. Симеонъ послѣ разсказа другу своему діакону Іоанну о той наградѣ, какую онъ удостоился получить въ видѣніи за спасеніе многихъ человѣческихъ душъ, со вздохомъ заключилъ: „господине діаконе, ничтоже вѣмъ себе сотворша таково, еже бы достойно было небеснаго воздаянія: юродъ бо и лишенный разума кую мзду имать пріяти; развѣ туне благодатію своею помилуетъ мя Владыка мой" [DVIII]и добрыя дѣла свои онъ называлъ „лѣностію окаяннаго своего житія" (тамъ же). Св. Андрей, когда въ сильный морозъ хотѣлъ согрѣться около пса и когда лишился и этого послѣдняго желанія, то сказалъ самъ себѣ: „о коль грѣшенъ еси окаянне, яко не точію человѣцы, но и пси гнушаются тобою" [DIX]. Одинъ инокъ скитскій былъ высланъ пресвитеромъ за какой то грѣхъ изъ храма, и св. юродивый Виссаріонъ всталъ и вышелъ вмѣстѣ съ нимъ, говоря: „и я тоже грѣшникъ" [DX]. Такое смиреніе духа возникало въ св. юродивыхъ вслѣдствіе того, что ихъ взоръ постоянно прикованъ, такъ сказать, былъ къ созерцанію своей душевной нечистоты, и они считали себя потому послѣдними отребіями міра. „Симонъ, ты глупецъ, несытая гортань", говорилъ самъ себѣ св. Симонъ Юрьевецкій [DXI], выражая тѣмъ свое нравственное ничтожество.

Упражненіемъ въ духовномъ смиреніи для св. юродивыхъ служило терпѣніе. Въ самомъ дѣлѣ, они принимаютъ различныя обвиненія на себя, подвергаются насмѣшкамъ, ударамъ, отрекаются отъ ума и т. п. для того, чтобы выработать въ себѣ нравственный характеръ, пріобрѣсти извѣстную стойкость въ добродѣтели, переломить себя, а это и составляетъ смиреніе. Въ этомъ увѣряетъ насъ ученіе св. подвижниковъ. „Для стяжанія смиренія, читаемъ въ одномъ аскетическомъ твореніи, понудь себя и напрягись принять въ любительныя объятія свои всякія неудовольствія и прискорбности, какъ родныхъ сестеръ и всячески убѣгать славы и почестей, желая паче быть отъ всякаго уничижаемымъ и незнаемымъ и ни отъ кого не получать попеченія и утѣшенія, кромѣ единаго Бога. Утверди въ сердцѣ своемъ, убѣдясь въ благотворности его, такой помыслъ, что Богъ есть единое твое благо и единое убѣжище, а всѣ другія вещи суть для тебя тернія, которыя, если вложить ихъ въ сердце свое, причинятъ тебѣ вредъ смертоносный. Если же случится тебѣ отъ кого потерпѣть пораженіе, не печалься о томъ, но перенеси то съ радостью, держа увѣренность, что Богъ тогда съ тобой. И не желай другой чести и не ищи ничего другого, какъ страдать за любовь къ Богу и за то, что служитъ къ наибольшей Его славѣ. Понудь себя и понасиль радоваться, когда кто скажетъ тебѣ оскорбительное слово, или осудитъ тебя, или презрѣніе тебѣ покажетъ, потому что подъ такимъ поношеніемъ и безчестіемъ сокрыто великое сокровище, и если ты благоохотно примешь ихъ, то очень скоро окажешься богатымъ духовно. Не ищи никогда, чтобъ тебя любилъ кто въ этой жизни и почиталъ тебя, чтобъ тебѣ свободнѣе было спострадать Христу распятому, ни отъ кого и ни отъ чего не встрѣчая въ томъ препятствія. Берегись себя самого, какъ злѣйшаго какого врага своего и не слѣдуй волѣ своей, ни уму своему, ни своему вкусу и чувству, если не хочешь потеряться. Потому, держи всегда наготовѣ оружія противъ себя самого, и когда хотѣніе твое склонится на что-нибудь, хотя бы святое, положи его одно, обнаженное отъ всего сторонняго, предъ Богомъ твоимъ, съ глубочайшимъ смиреніемъ умоляя Его, да будетъ въ этомъ Его, а не твоя воля; и сдѣлай это съ искренно-сердечнымъ преданіемъ себя въ волю Божію, безъ всякой примѣси самолюбія, зная, что самъ въ себѣ ты ничего не имѣешь и самъ по себѣ ничего сдѣлать не можешь въ дѣлѣ своего спасенія. Когда почувствуешь, что твоя душа уязвляется какимъ нибудь остномъ ядовитаго тернія, т. е. страстію или страстнымъ помысломъ, то усугубь вниманіе и напрягись не допустить ихъ до сердца, ставъ противъ нихъ лицомъ съ сопротивленіемъ имъ и сердце держа за собой недосязаемымъ для нихъ и чистымъ предъ Богомъ, Котораго, такимъ образомъ, ты всегда будешь имѣть сущимъ внутрь тебя, въ глубинѣ твоего сердца, ради чистоты настроенія его" [DXII]. Вотъ прекрасная иллюстрація смиренія св. юродивыхъ, которые, хотя совершили и тысячи праведныхъ дѣлъ, хотя сподоблялись различныхъ дарованій св Духа, сткровеній и таинъ, однако считали себя не пріобрѣтшими ничего добраго для спасенія: такъ св. Симонъ юрьевецкій всю свою жизнь молится о томъ, чтобы душа его была сохранена отъ злыхъ духовъ въ часъ смертный; св. Симеонъ говоритъ другу своему діакону Іоанну: „азъ многу печаль и великъ страхъ имамъ, донелѣже прейду грозная оная мѣста, на нихже вся человѣческая дѣла и словеса истязуются подробну" [DXIII]. Значитъ, св. юродивые, несмотря на то, что всю свою жизнь истребляли въ себѣ грѣхъ и старались свою душу освободить отъ всего того, что стѣсняетъ ее во всей ея нравственной дѣятельности и не даетъ ей свободно дышать, не полагались на свои добрыя дѣла, но постоянно въ своемъ сердцѣ хранили самоосужденіе и, не высокомудрствуя о себѣ, всегда пребывали въ покаянныхъ чувствахъ и расположеніяхъ. Ихъ самоосужденіе служило основаніемъ всѣхъ ихъ добродѣтелей. Самоосужденіе св. юродивыхъ и происходящее отсюда постоянное покаяніе естественно рождало плачъ и душевное умиленіе. Это объясняется существомъ покаяннаго самоосужденія. Вѣдь, самоосужденіе всегда бываетъ обращено на разсмотрѣніе и испытаніе внутренняго человѣка, на сердце, гдѣ зачинаются и образуются и откуда исходятъ разные мотивы человѣческой дѣятельности. И потому, чѣмъ глубже человѣкъ погружается въ себя, чѣмъ раздѣльнѣе и яснѣе представляетъ себѣ требованія Христова закона, чѣмъ внимательнѣе проникаетъ онъ въ свое сердце, тѣмъ яснѣе усматриваетъ его нечистоту, несовершенства своего поведенія, далекость жизни отъ евангельскихъ идеаловъ и тѣмъ болѣе поражается глубиною своего паденія и поврежденія своей природы. Слѣдствіемъ такого самопознанія и было то желаніе нѣкоторыхъ св. юродивыхъ, чтобы послѣ ихъ смерти тѣла ихъ были погребаемы на дорогѣ, въ концѣ кладбища, или у церкви; чтобы какъ можно болѣе ногъ попирало ихъ прахъ. Такое, напримѣръ, желаніе выразилъ св. Николай Кочановъ [DXIV]. Сознаніемъ своей окаянности объясняется и то, что св. Исидора „нечистѣйшихъ въ монастырѣ дѣлъ не гнушающися, скверныя очищаще мѣста, и бяше монастырю аки губа всякую нечистоту омывающая и очищающая" [DXV]. Смѣло можно утверждать, что жизнь св. юродивыхъ была непрерывнымъ подвигомъ покаяннаго смиренія.

Далѣе, смиреніе св. юродивыхъ характеризовало ихъ, какъ дѣтей. Въ самомъ дѣлѣ, они вполнѣ осуществляли слова Спасителя: „если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное" [DXVI]. Этотъ образецъ жизни и воплотили въ себѣ св. юродивые. Какимъ образомъ? Въ жизни естественной чѣмъ больше человѣкъ независимъ и самостоятеленъ, чѣмъ больше имѣетъ своей собственности, своего ума, своей воли и силы, своей дѣятельности, тѣмъ считается выше, совершеннѣй и достойнѣй другихъ. Напримѣръ, взрослый человѣкъ, возмужалый – выше и совершеннѣе юноши, потому-что можетъ жить самъ по себѣ, независимо и отдѣльно отъ отца, жить своимъ собственнымъ умомъ, управляться своей волей, питаться своимъ трудомъ и своими средствами. Юноша совершеннѣе отрока и младенца, потому-что хотя и не отдѣлился еще отъ отца, живетъ подъ одной съ нимъ кровлей, не имѣетъ еще ни своего дома, ни своего семейства и состоянія, но начинаетъ уже порождать собственныя мысли, составлять свои планы и предположенія, воспитывать и приготовлять собственныя силы къ самостоятельной жизни и дѣятельности. А что такое младенецъ по естеству? Онъ и немощенъ, и бѣденъ, и безсиленъ, и несмысленъ и безволенъ. А въ благодатной жизни, напротивъ, младенецъ по духу, болій есть во царствіи небеснѣмъ [DXVII]. Младенецъ по естеству не имѣетъ еще собственности. Пока находился онъ во чревѣ матери своей, онъ весь какъ бы погруженъ былъ въ ея жизнь: ея дыханіемъ онъ дышалъ, ея пищею питался, ея кровью возрасталъ и двигался. Родившись потомъ на свѣтъ, хотя отпалъ отъ своего корня и начинаетъ жить отдѣльною жизнью, но еще долго живетъ жизнію своей матери: ея молокомъ питается, на ея рукахъ носится, ея руками водится. Чтобы войти въ царствіе небесное, необходимо нужно человѣку низойти духомъ свободно и добровольно въ жизнь младенческую, отрѣшиться отъ самолюбія, самоумія, самочинія „отбѣгше, яже въ мірѣ, похотныя тли" [DXVIII]и всею душею, всѣмъ помышленіемъ и всѣмъ сердцемъ возлюбить Господа Бога – быть единъ духъ съ Господомъ. Чѣмъ меньше въ человѣкѣ будетъ своего, человѣческаго, – тѣмъ больше въ немъ будетъ Божьяго, тѣмъ онъ выше и совершеннѣе будетъ въ царствіи небесномъ. „Уничижи себе: и узриши славу Божію въ себѣ", говоритъ св. Исаакъ Сиринъ [DXIX]. Изъ характеристики жизни дитяти можно будетъ еще рельефнѣе представить себѣ величіе „юродства". Какія дѣла дитяти? спрашиваетъ св. авва Исаія и отвѣчаетъ: дитя, когда наказываютъ его, плачетъ; съ радующимися оно радуется; если укоряютъ его, оно не гнѣвается: похвалами не превозносится; если предпочтутъ ему другого, оно не тревожится ревностью; если возьмутъ отъ него что-либо принадлежащее ему, оно не смущается; если оставятъ ему наслѣдство, оно пребываетъ къ этому равнодушнымъ; оно не судится ни съ кѣмъ, не вступаетъ ни въ какіе споры, не ненавидитъ никого изъ людей. Дитя, находясь въ нищетѣ, не печалится объ этомъ: находясь въ богатствѣ, не превозносится: увидѣвъ женщину, не ощущаетъ вожделѣнія: сластолюбіе и попечительность не обладаютъ имъ: оно не осуждаетъ никого, никѣмъ не владѣетъ. никому не завидуетъ, не хвалится тѣмъ, чего не знаетъ: не насмѣхается надъ ближнимъ; не питаетъ вражды ни къ кому: не лицемѣритъ, не ищетъ мірскихъ почестей, не собираетъ богатства, чуждо сребролюбія, дерзости, не учитъ другихъ по страстному побужденію высокоумія; ни о чемъ не заботится, если снимутъ съ него одежду, не скорбитъ объ этомъ: не слѣдуетъ собственной волѣ; не боится ни голода, ни злодѣевъ, ни звѣря, ни войны, ни гоненія" [DXX]. Какая прекрасная иллюстрація жизни св. юродивыхъ. Дѣйствительно, св. юродивые слѣдовали за Христомъ, какъ малое дитя за своимъ отцемъ или матерью и, отложьше, по апостолу, всяку злобу, и всяку лесть, и лицемѣріе и зависть и вся клеветы, яко новорождени младенцы словесное и неленостное млеко возлюбили, чтобы возрасти во спасеніе [DXXI], они со страхомъ и трепетомъ спасеніе свое содѣвали [DXXII], злобою младенствуя [DXXIII].