Иоанн Мейендорф - Византия и Московская Русь

Вполне естественно, что идеалы патриарха Афанасия одушевляли тех, кто, подобно ему, занимал впоследствии патриарший престол. Хотя ни один из последующих патриархов не обладал ни темпераментом Афанасия, ни его упорством в сфере общественных преобразований, духовная связь между ними очевидна. Сам Григорий Палама (как и Николай Кавасила) выступал против ростовщичества [268] Проповедь 45, изд. S. Oikonomos, Афины, 1861, с. 45–49: Кавасила, 149 (150), стлб. 728–794. и учил, что при тех несправедливостях, которые совершаются по отношению к бедным, политические потрясения неизбежны. [269] Ср. 149, CL I, стлб. 12Д, 16В и стлб. 292. Патриарх Каллист (1350–1353, 1354–1363), в своих до сих пор не опубликованных омилиях, следуя Афанасию, порицал пороки клира. [270] Cod. Athon. 229 (Chilend. 8), s.XV, pp. 126–130 Патриарх Филофей (1353–1354, 1364–1376 гг.) обличал небрежность, с которой в Константинополе относились к «божественным вещам», [271] 149, CL I, стлб. 585А. Клюка отметил значение этого текста (22, с. 343), хотя, вопреки его мнению, в нем нет некоего специфического исследования «трех веков», а только стремление к религиозной цельности. Он также перефразирует известный текст св. Григория Назианзина (149, XXXV, стлб. 1140 С) о легкости, с которой жители столицы обращаются с богословскими вопросами. Вопреки мнению Клюка, в тексте нет речи о литургической практике. и предпринял общее упорядочение литургии. Кроме того, власть и авторитет константинопольского патриарха, особенно в сфере забот о «вселенской» церкви, были выражены с новой отчетливостью и силой. Было бы, конечно, интересно подробнее знать, какого рода отношения между патриархатом и императорским двором преобладали во второй половине XIV века. К сожалению, от этого периода на сохранилось свидетельств, которые можно было бы сравнить с перепиской императора Андроника II и патриарха Афанасия. Однако и из сохранившихся материалов ясно, что патриархат, особенно во время второго правления Филофея (1364–1376 гг.), мог вести в Восточной Европе политику, вполне независимую от прозападных поползновений императора Иоанна V.

В качестве основания и движущих мотивов патриаршей политики, официальные документы указывают на роль константинопольской церкви как «вселенского попечителя». Особенно откровенен документ 1355 года, относящийся к правлению патриарха Каллиста. Он адресован группе болгарских монахов–исихастов — в том числе св. Феодосию Тырновскому, — которые, без сомнения, были сторонниками константинопольского централизма. Они, как и сам Каллист, учились на Афоне у св. Григория Синайского. [272] См. 109, с. 63 и 132, с. 13–15. В этом документе Каллист сурово обличает болгарского патриарха Тырновского за то, что тот не поминает вселенского патриарха как главу церкви. Согласно Каллисту, константинопольский патриарх «судит апелляции, все исправляет, утверждает и скрепляет» решения трех других патриархов: Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского. И потому, спрашивает Каллист, разве не подобает болгарской церкви называть его «господином», поскольку болгарский патриарх получил титул «патриарха» только для почета, но по существу не отличается от митрополитов, подчиненных Константинополю. [273] 102, I, с. 436–439: ср. русский перевод документа, со ссылкой на древний славянский подлинник, в Трудах Киевской Духовной академии, Киев, 1871, II, с. 555–572. Мы увидим, что этот ограничительный тезис вряд ли разделял сам тырновский патриарх, который в 1352 году без ведома Константинополя посвятил даже митрополита Киевского.

Стремление заново упрочить главенство Константинополя видно в патриарших документах, относящихся к Руси. В 1354 году в синодальном акте патриарха Филофея, которым епископ Владимирский Алексий был назначен митрополитом Киевским и всея Руси, говорилось: «Святая кафолическая и апостольская церковь Божия (т. е. константинопольская), которая направляет все к лучшему, согласно неколебимому праву и власти, дарованным ей свыше, благодатью Христовой, заботится и печется о всех святейших церквах, где бы они ни находились, чтобы они управлялись к добру в соответствии с законом Божиим». [274] 102, I, с. 336; ср. буквальное совпадение этих формул с преамбулой «Постановления» Каллиста о разграничении митрополии Киевской и вновь установленной Литовской (102, I, с. 425). В 1370 году патриарх Филофей в послании великому князю Дмитрию Донскому без обиняков называл себя «утвержденный всевышним Богом отец всех христиан, где–либо обретаемых на земле». [275] 102, I, с. 516. В том же году, в грамоте русским князьям, понуждающей их подчиниться митрополиту Алексию, Филофей изложил теорию «вселенского попечения» таким образом, что ее практически невозможно отличить от самых авторитарных заявлений римских пап:

«Так как Бог поставил нашу мерность предстоятелем всех, по всей вселенной находящихся христиан, попечителем и блюстителем их душ, то все зависят от меня, как общего отца и учителя. И если бы мне можно было самому лично обходить все находящиеся на земле города и веси и проповедовать в них Слово Божие, то я неупустительно делал бы это, как свое дело. Но поелику одному немощному и слабому человеку невозможно обходить всю вселенную, то мерность наша избирает лучших и отличающихся добродетелью лиц, поставляет и рукополагает их пастырями, учителями и архиереями и посылает в разные части вселенной: одного — туда, в вашу великую и многолюдную страну, другого — - в другую часть земли, повсюду — особого [архипастыря], так что каждый в той стране и местности, которая дана ему в жребий, представляет лицо, кафедру и все права нашей мерности». [276] 102, I, с. 521; ср. Приложение 2.

В 1399 году патриарх Антоний (1389–1390, 1391–1397 гг.), в грамоте новгородцам, не только говорит о своей власти над «всеми христианами вселенной», [277] 102, II, с. 182. но (как и в письме к великому князю Московскому Василию II) с негодующим укором напоминает им, что «патриарх есть наместник Христа на земле и восседает на престоле самого Господа». [278] 102, II. с. 189.

Определение патриарха как «наместника» Христа инспирировано, без сомнения, непосредственно «Эпа–нагогой» — известным юридическим компендиумом эпохи Македонской династии. Это сочинение говорит о назначении византийской ойкумены и о роли «вселенского патриарха» не с точки зрения его священноначалия, а скорее в аспекте его политических и социальных прерогатив. Автор сочинения (возможно, Фотий) стремится доказать, что патриарх есть «живой образ Христов» [279] Epanagoge aucta, II, I, см. 190, IV, с. 182. на земле, причем именно этой религиозной функции император с ним не разделяет. Зависимость цитированного выше текста Филофея от Эпанагоги проявляется и в том, как определяется роль патриарха: