Тихон (Агриков) - У Троицы окрыленные

Это оценка своеобразная, деловая, с точки зрения людей мира сего, чисто внешнего порядка, только видимого, наглядного облика. Оценка по внешности не только далеко не полная, но по существу неверная, ошибочная.

Я говорю о том, что среди мира земного есть люди, которые остаются не оцененными по достоинству. Часто дается незаслуженно отрицательная оценка их образа жизни, их внешнего вида. К великому сожалению, так поступают по отношению друг к другу не только люди мирские, с нашей верой ничего общего не имеющие, но и люди духовные, верующие, церковные.

Дело в том, что в наше время с огромной скоростью развивается чувство недовериялюдей друг к другу. Это настоящая язва, травма неисцельная. Это прямо бич нашей жизни. Жить рядом с таким же человеком, как я, и не иметь к нему дружеского доверия, видеть в нем своего неприятеля, который будто хочет сделать мне только одно зло, вред, — это положение крайне нечеловечное. Тем более не Божеское. И даже в духовной среде, среди служителей Церкви — такое же положение, если не еще большее отсутствие взаимодоверия. Спрашивается, откуда взялось такое недружелюбие, такое недоверие человека к человеку?

Святое Писание, вечно живое, вечно истинное, гласит, что «…по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь» (Мф. 24, 12). А когда любовь охладевает в сердцах, то что же остается?! Нелюбовь, холодность, неприязненность, вражда, недоверие людей друг к другу — все это от утраты любви к Богу и ближним. «Огонь пришел Я низвесть на землю, — говорит Спаситель, — и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк. 12, 49). Огонь есть Любовь, которая все согревает, все освящает, жизнь украшает, отношения улучшает, сердце облагораживает, человеческое достоинство возвышает. Любовь! А где ее нет или где ее мало — там недоверие, неверие, холодность, недоброжелательство, эгоизм, низкое самолюбие, жадность, жестокость, гордость! Дальше идти некуда. Сатана потерял любовь к Богу, потерял доверие к Нему, потерял веру в Него как Всемогущего Бога. Без этого он стремительно пошел по лестнице гордости, а гордость, как известно, низвергает.

Приснопамятный схиигумен Алексий жил тоже в атмосфере недоверия. Хотя он и был в братстве обители Преподобного Сергия, но и здесь его недооценивали, недопонимали. Как истинный схимник, он проводил жизнь довольно суровую и воздержанную. Его внешний облик напоминал древних египетских подвижников, которые проводили время в постоянных трудах, подвигах и молитве. Среднего роста, несколько сгорбленный, с седыми волосами, он постоянно был погружен в какую-то глубокую тайну внутренней жизни. Всегда он будто с кем-то имел невидимую беседу. Ветхая ряска, схимнический куколь, параман — все говорило о его особой, подвижнической, благодатной жизни. Тихая старческая походка, ровный, хотя и слабый голос. Светлый проницательный взгляд…

Когда и откуда прибыл старец Алексий в Лавру Преподобного Сергия, знает один Господь. Какова была его прежняя жизнь, каково происхождение, образование — все это, конечно, интересно знать, но для спасения, в сущности, эти вопросы являются второстепенными, маловажными. Главное — духовная жизнь, близость к Богу, степень духовной зрелости . А этими свойствами схиигумен Алексий обладал в полноте. Близость его к Богу и сила его молитв были для всех очевидны. В народе, да и среди иноков святой обители. настойчиво ходили слухи о чудотворности его святых молитв. Можно больше сказать: старец был обладателем дара прозрения. Не раз его слова, сказанные как бы между прочим, сбывались в точности. Мы не можем здесь говорить о тех или иных чудесных случаях из жизни схиигумена Алексия (это дело будущего историка), но то, что это был человек высокой души и большой святости, несомненно.

Непосредственным послушанием старца было духовничество. Он исповедовал многих из братии святой обители, а главное — масса верующего народа волной текла к нему на исповедь, чтобы сложить тяжесть грехов своих и получить чрез его молитвы благодать обновления. Всегда строгий, сдержанный, несколько задумчивый, всегда молитвенный, старец Алексий исповедовал с большим вниманием и любовью. Сила его пастырского слова была велика. Кажется, ни одно слово, ни один звук не проходили даром: все, что старец говорит в назидание, имеет прямое отношение к тому человеку, с кем он беседует.

Старец читал душу человека, видел все душевные изгибы, раны, скорби. Его слово, согретое отеческим участием и любовию, было целительным бальзамом для больной, измученной души. Никто от него не уходил неутешенным, неободренным. У него для всех хватало отеческой любви, ласки и привета. И старенькая старушка, у которой все горе в том, что ее куры перестали нестись, находит для себя живой, теплый отклик в душе схимничка. И мудрый ученый, блестяще освоивший науку покорения космоса, но потерявший веру, в совершенно простых словах старца получает разрешение волнующих его вопросов. И студент Духовной школы, томящийся под тяжестью разных знаний, но потерявший прежнюю детскую молитву, успокаивается душой от старческого увещевания и молитвы. Словом, люди всякого возраста, пола, образования, занятия находили себе утешение и разъяснение жизни у доброго и мудрого схиигумена Алексия.

Но как уставал старец от этого трудного и тяжелого подвига — духовничества! Бывало, с каким неимоверным трудом возвращался он из исповедной в свою одинокую келию! Как много горя и грехов нес он на своих старческих плечах! Последнее время его обязательно кто-нибудь вел, осторожно придерживая за руки, иначе старец сам не добрался бы до своего угла.

Надо сказать, что у отца Алексия никогда не было келейника. Он делал все сам, никто за ним не ухаживал. Представьте теперь положение одинокого старца-схимника. Пришел он еле живой в свою монашескую келию. Кто его здесь ждет? Кто и что ему приготовил? Кто для него позаботился хотя бы о самом нужном и необходимом? И тем не менее в его бедной келейке были порядок и чистота. Одежда его была хотя и бедная, монашеская, но чистая, опрятная, приличная.

Внешняя опрятность и чистота говорили о внутренней душевной его чистоте. И какой большой урок дает нам этим старец! Часто у нас, по нашей лености и нерадению, бывает «образцовый беспорядок» в наших келиях, жилых комнатах. Не говорит ли это о том полном беспорядке, хаосе, неустроенности, которые царят в наших душах? Если уж мы не можем или не хотим навести внешний порядок в том, что у нас перед глазами, что мы видим, то как же приведем в порядок свою душу, очистим, выметем свои грехи, которых так часто не видим и не замечаем!

Любил старец порядок, любил он внешнюю и внутреннюю чистоту, сам ее соблюдал и учил этому других. Особенное тяготение к нему имели воспитанники и студенты духовных школ. Они старца просто-напросто осаждали. Не давали ему никакого покоя, никакого прохода. Ведь сколько у них разных вопросов, скорбей, волнений! Решиться идти по духовному пути, да еще быть священником в наше туманное, тревожное время — дело совсем не легкое. А тут еще неудачи в учебе: то по грамматике славянского языка получил семинарист «двойку», то по догматике ничуть не больше, то по пению — нет слуха, следовательно, тоже «два». Вот с этими всеми скорбями и бегут ребята к схимнику Алексию, выкладывают ему свои переживания, нужды.