Иустин (Попович) - Достоевский о Европе и славянстве

Все миры Достоевского во всех формах своего существования свидетельствуют о том, что, есть диавол, есть Бог, есть бессмертие души. Для человеческого сознания и Бог, и диавол суть первичные реальности, ибо таинственным образом пронизывают собою природу человека. В мире земных событий, истории, диавол ни через кого, ни через что так ясно и действенно не обнаруживает себя и не оправдывает своего существования, как через человека, так же точно, как и Бог. И Достоевский доказывает его присутствие, с одной стороны, своей демонологией, а с другой стороны, своей теодицеей.

По своей природе человек богоцентричен, а по своей воле часто бывает диаволоцентричен. Мучаясь, как Иов, проблемой человека, Достоевский распознал, что проблема человека по сути — это проблема Бога и диавола, и проблема человека не может быть правильно и окончательно решена, если не разрешится проблема Бога и диавола. Это особенно чувствуется, когда проходишь через преисподнюю чистилище и через рай православного Данте — Достоевского. Жизнь человека как бы распята между диаволом и Богом. Каждый человек, в силу своего человеческого естества распинаемый на этом древе, проживает жизнь как опасную драму своего земного существования. Каждая мысль и каждое чувство, всякое желание и всякое действие приближают человека к Богу либо к диаволу. Хочет он того или нет, но он или с Богом, или с диаволом, ибо третьего не дано.

Всякий человек, проходя подвиг своей жизни на земле, созидает или свою демонологию, или свою теодицею. Свою демонологию человек создает тогда, когда своими грехами и злом подражает диаволу и оправдывает его, осуществляя лукавый и пагубный диавольский план относительно человека и мира. А свою теодицею человек созидает своими добродетелями и борьбой, возвеличивает и оправдывает Бога, воплощая в жизнь Его мудрое и спасительное домостроительство. Другими словами, следуя путями непогрешимого человека, человекобога, человек утверждает в жизни диавола и создает свою демонологию, а следуя путями евангельского человека, Богочеловека, он утверждает Бога и созидает свою теодицею.

Достоевский создал свою демонологию, когда был с сатаной-искусителем, и создал свою теодицею, когда стал со Христом и остался с Ним навеки. В своей демонологии он самым убедительным образом показал, что тайна всех идеологов и творцов человекобога и сверхчеловека — диавол. В своей же теодицее он по-апостольски сильно и неопровержимо доказал, что тайна всех идеологов и творцов настоящего человека, христоподобного всечеловека — Богочеловек Христос. Как чуткий тайнозритель и пророк, он распознал, что главные, хотя и невидимые движущие силы во всех устремлениях современного человека — личных, социальных и народных — сосредоточены либо во Христе, либо в диаволе.

В новейшее время лукавый искуситель рода людского никого так не соблазнял и так не искушал, как Достоевского. За время этих искушений Достоевский погружался в ужасающие бездны преисподней, показал апокалиптические "глубины сатанинские" [604]как никто другой, создал такую демонологию, которая ранее и не представлялась уму человеческому. Даже демонология Ницше в сравнении с ней — это как будто чтение по слогам первоклассника. Его демонология настолько невиданно устрашающа и убийственно ужасающа, что Достоевского по праву можно назвать апокалиптическим именем — "царь бездны Аваддон" [605]. Силой своего духа он отверз все адские бездны, и из них повалил такой дым, от которого померкли и солнце, и небо над человеком.

Только Христовы люди, подобные апостолу Павлу, знают, что сатана мыслит, ибо им "не безызвестны его умыслы" [606], его идеи, его философия. К таким людям надо, прежде всего, отнести Достоевского. Он глубоко погрузился в психологию сатаны, проанализировал природу этого первого критика творения Божьего мира и создал Бунт [607], которого мир еще не видел. Но великий знаток бездн сатанинских, бесстрашный мятежник против Бога и мира на своем личном опыте постиг, что человеческая природа не может снести богохульства и бунта против Бога и Его творения. В адских муках своего духа он всем существом ощутил, что от сатанинского ужаса его может спасти только одно — только пресветлый, чудесный и чудотворный Лик Богочеловека Христа.

Самый великий мятежник рода человеческого не смог вынести своего собственного бунта, но, гонимый некоей внутренней силой своего сердца, смирился пред благим и кротким Господом Иисусом. Через преисподнюю скепсиса, сомнений, отрицания и неверия прошел Достоевский, пока не уверовал во Христа как в Бога и в Господа. Да, он воистину мученически и отважно боролся, пока не обрел свою веру во Христа. Поэтому уже в конце своей жизни он с болью и гневом писал: "…Дразнили меня необразованностью и ретроградною верою в Бога. Этим олухам и не снилось такой силы отрицание Бога, какое положено в Инквизиторе и в предшествовавшей главе. Не как дурак же (фанатик) я верую в Бога. И эти хотели меня учить и смеялись над моим неразвитием! Да их глупой природе и не снилось такой силы отрицание, какое перешел я…" [608]Иван — глубок. Он не из тех современных атеистов, которые своим безверием доказывают только лишь ограниченность своего мировоззрения и тупость своего малого ума. "В Европе такой силы атеистических выражений нет и не было. Стало быть, не как мальчик же я верую во Христа и Его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла, как говорит у меня в том же романе черт" [609].

Достоевский, невиданный атеист и страстный богоборец, мог спастись и спасся только таким всесовершенным и всемилостивым Богом, каким является Христос. Чарующий Лик Христов наполнил всю его душу, и он стал в новейшее время самым прозорливым пророком и самым красноречивым апостолом Лика Христова. Внимая его вдохновенным словам о Христе, человек говорит самому себе: да, воистину Лик Христов — единственный свет во всем мраке, в котором может пребывать род людской, единственный исход из всех смертей, единственное утешение во всех страданиях, единственный путь для всех заблудших. "На земле же воистину мы как бы блуждаем, — пишет Достоевский, — и не было бы драгоценного Христова образа пред нами, то погибли бы мы и заблудились совсем, как род человеческий пред потопом".

"В предсмертных записках Достоевского, — говорит Сергей Булгаков, — находится одна, на которой написано: "Написать книгу об Иисусе Христе". Мы не знаем, написал ли бы он такую книгу, но в некотором смысле все его книги, в особенности, написанные в последние годы, о Христе: во всех этих книгах Он — настоящий, хотя и невидимый центр, а иногда Он и явно появляется. Самый большой триумф гения Достоевского состоит именно в том, что он сумел в своих произведениях показать и сделать так, что мы ощущаем живого Христа, он ввел Его к нам, научил нас полюбить Его" [610].