Константин Зноско - Исторический очерк Церковной унии. Ее происхождение и характер

Между тем совещания православных продолжа­лись то у царя, то у Патриарха, и все яснее обнаружи­вались два противоположных течения. Латинствующие приступали к Марку, умоляя его смягчиться, но он отвечал им, «что в защите веры нет снисхождения». А когда уверяли его, что различие между двумя ис­поведаниями так незначительно, что, если он только пожелает, можно будет утвердить соглашение, Марк возражал: «Вспомните, как уговаривал правитель области св. Феодора Студита только однажды сооб­щиться с еретиками и потом делать все что ему угод­но, и как отвечал ему святой: "Знаешь ли на что похо­же твое предложение? Позволь отрубить тебе голову и потом иди, куда хочешь"; ибо часто в догматах весь­ма важно то, что кажется для некоторых неважным». Когда среди этих споров император увидел, что чис­ло склоняющихся на сторону латинян возрастает, предложил опять решить дело голосованием. Патри­арх отказался подать свой голос первым, но когда его к этому принудили, он выразился так двусмыслен­но, что многие приняли его слова за отрицание дог­мата латинского. К нему присоединилось еще 17 епис­копов, а остальные 10 приняли латинскую прибавку. Император хотел отобрать голоса и мирян, но Патри­арх этому воспротивился (Скиропул. Кн. VIII, гл. 13— 18).

Впоследствии обнаружилось, что Патриарх был уже склонен принять предлагаемую латинянами унию, но не хотел этого обнаружить первым, на­деясь, что за него это сделают епископы. Он умо­лял Марка и всеми святыми, и памятью его отца согласиться на унию, но тот непоколебимо стоял за Символ православный.

Наконец на последнем совещании, на котором присутствовал и император, Патриарх подал письменное исповедание такого содержания: «Посколь­ку слышаны были свидетельства отцов Восточной и Западной Церкви, из которых некоторые испове­дуют исхождение Духа Святого от Отца и Сына, дру­гие, же от Отца через Сына, и поскольку это есть одно и то же, мы, однако, опустив слова "от Сына", исповедуем также, что Дух Святый исходит от Отца через Сына прежде всех век и по существу своему, как от единого начала и вины, словом "че­рез Сына" знаменуя вину исхождения Духа Свя­того».

После Патриарха первым подал свой голос мит­рополит Ираклийский, как местоблюститель Пат­риарха Александрийского, и высказался относи­тельно прибавки «от Сына» отрицательно; другой же местоблюститель, протосингел Григорий, к всеобщему удивлению принял ее. Митрополит Трапезундский, не присутствовавший по болезни, несмотря на увещание, отказался изложить свое мнение. Ему последовали и митрополиты Ефесский, Монемвасийский и Анхиальский, а осталь­ные епископы, числом до тридцати, дали свое со­гласие на прибавку и совратили еще шесть других. Присутствовавшим там настоятелям обителей, как долго державшимся Никео-Цареградского Сим­вола, было запрещено подавать голоса. Авраамий, архиепископ Суздальский, бежал в Россию со сво­ими пресвитерами, а епископ Иверский, твердо выполняя наказ своего святителя, Патриарха Антиохийского, стоять за восточное исповедание, притворился безумным и укрылся в Венеции; бывший же с ним иверский легат не убоялся обличить самого папу за изменения, какие допусти­ла Римская Церковь, и советовал ему отказаться от заблуждений своих предшественников. Когда же провинциал Иоанн в доказательствах своих стал ссылаться на Аристотеля, легат ему заметил: «Говори нам лучше о св. Петре и Павле, Богослове и Златоусте» (Скиропул. Кн. IX, гл. 9—12).

Когда император, довольный, в общем, благопо­лучным исходом дела и ободряемый надеждой на скорое возвращение, явился к папе с радостной вестью о закончившемся единении, то был принят папой весьма холодно и с удивлением услышал от него, что это только начало, недостаточное для полного единства. Когда же папе было представ­лено исповедание греков, папа выразил согласие принять его и после братского целования римлян с греками внезапно предложил митрополитам Русскому, Никейскому, Трапезундскому и Митиленскому приступить к прениям о чистилище, опресноках, времени освящения Даров и папской власти, на что те отвечали, что это дело Собора. В другой раз папа опять напомнил им, что «осталось малое некое недоумение для совершенного един­ства», и велел прочесть им четыре предложения, во главе коих стояло, «что наместник Господа Иисуса Христа на Апостольской кафедре сохраня­ет свои прежние преимущества, и посему он впра­ве, как верховный первосвятитель, приложить к Символу то, что приложено» (Concil. Florent, Sess. XXXII, p. 500—508).

Греки опять возразили, что сами они, без импера­тора и Собора, ничего не могут ответить на предложение, однако считают долгом предупредить папу, что предложение это несправедливо. «Ибо каким образом можем мы уступить, — говорили они, — Римской кафедре право прибавлять что-либо без со­гласия своих братьев Патриархов? Итак, хотя бы было благочестиво то, что приложено к Символу, но приложивший без ведома соборного не чужд вины. Если же угодно вам, то сознайтесь, что сие непра­ведно учинили и впредь сего творить не будете, и таким образом получите прощение». Напрасно папа принуждал их отнести письменное предложение к императору, но греки отказались и все слышанное ими от папы передали императору и Патриарху ус­тно. Это происходило в полдень. Вдруг вечером они узнают о смерти Патриарха, и на их вопросы, как это случилось, слуги рассказали, что после трапезы Пат­риарх удалился в свою спальню, где, взяв перо и чер­нила, писал, но внезапно, объятый трепетом и чрез­вычайным волнением, предал дух. Написанная же им хартия гласила следующее: «Поскольку я достиг предела моей жизни и готовлюсь воздать общий всем долг, приношу благодарение Богу и излагаю мнение мое открыто всем моим чадам. Итак, все, что исповедует и чему учит Кафолическая Апостольс­кая Церковь Господа Нашего Иисуса Христа, древ­него Рима, то и сам я исповедую и на все изъявляю согласие. Исповедую для твердого уверения всех блаженнейшим отцом отцов и наместником Госпо­да нашего Иисуса Христа папу древнего Рима, так­же и чистилище душ, и сие для общей веры подпи­сываю. Июня 2, индикта второго, 1439 г.» (Concil. Florent, Sess. XXXVI, p. 506).

Не говоря уже о внезапной смерти Патриарха, весьма странным и необъяснимым является ос­тавленный им предсмертный документ. Утром посланные от лица царского и патриаршего гово­рят, что не имеют полномочия признать неогра­ниченную власть папы и не решаются принять от папы письменное о том предложение, а вече­ром Патриарх подписывает то, о чем во все про­должение Собора даже не поднимался вопрос, и что Патриарх отвергал при торжественных сви­даниях с папой, защищая перед ним свои права и преимущества. Все это наводит на сомнение при­знать описанную историю смерти Патриарха и его предсмертного завещания справедливой, тем бо­лее что в вышеупомянутом манускрипте Ватикан­ской библиотеки о причине его смерти повеству­ется следующее: «Патриарх Иосиф, видя обман и тиранство, раскаялся в своем поступке, от унии отступил и не подписывал. Составили подложную подпись; три монаха удушили его, а подпись как будто найдена была в руках умершего» (Правда Всел. Церк. С. 252). Как бы то ни было, если даже и не верить ватиканскому манускрипту о смерти Патриарха, все же приходится отвергнуть досто­верность предсмертного завещания его, так оно фантастично и не вяжется с исторической обста­новкой.