Александрова Т. Л., Суздальцева Т. В. - Русь уходящая: Рассказы митрополита

На протяжении последних 20 лет я постоянно бываю в Италии. Итальянцы — удивительный народ. Отношение к ним в Европе всегда было несколько пренебрежительным, иначе как «макаронниками» их не называют, но итальянские памятники — это совершенное воплощение гармонии в камне, итальянские дороги намного превосходят немецкие — не говоря уж об американских; итальянские тоннели в несколько десятков километров, пробитые сквозь толщу гор — это комфортное путешествие, чувствуешь себя, как на свежем воздухе, — между тем, как в тоннеле от Парижа до Версаля от выхлопных газов крысы дохнут.

<293>Всем хорошо известен Рембрандт. Лет двадцать тому назад, находясь в Италии, я зашел в музей, где были выставлены всего два его полотна, несколько карандашных рисунков и офортов. Я видел их и раньше — в репродукциях, — но в этот раз увидел как будто впервые. Особенно поразила меня техника рисунка. Рембрандт не имел карандаша в современном виде — он появился довольно поздно, и вначале это был свинцовый карандаш — тусклый, мягкий, — и уж конечно, никаких ластиков. А при изготовлении офорта у художника в пользовании была только тонкая металлическая полированная пластинка, на которой он процарапывал рисунок. Потом к дощечке прикладывался лист и получался отпечаток. Стереть неправильную черту он не мог. Я был потрясен: какой же точности должен быть рисунок, и какой силы — талант, не имеюший права на ошибку.

Со Швецией нас роднит и ландшафт, и очень многое — но много и различий. Ведь что такое Швеция? Там на лужайке не полежишь. Если по нашей русской привычке захочешь поваляться на зеленой травке, без синяков не обойдешься: травка–то очень красивая, но под нею камни. Очень часто приходится видеть: прекрасно возделанное поле, ровное, хорошо ухоженное, — и вдруг на нем как будто волдыри, болезненные участки, — это выпирает валун. И сельскохозяйственная техника, очень совершенная, обходит эти валуны. В русских былинах эти камни тоже присутствуют. Когда Микула Селянинович пахал на своей Сивке–бурке, у него сошка «по камушкам почиркивала».

Как–то в кругу моих друзей–шведов я с почтением упомянул о викингах. Один из моих собеседников брезгливо поморщился: «А! Разбойники!» По существу, так оно и есть. Викинги — люди, которым на земле делать было нечего, они строили свои корабли и отправлялись куда–нибудь в Исландию, Гренландию, — можно даже с уверенностью утверждать, что они осваивали побережье Северной Америки. Приходя на новую землю, они старались чем–то поживиться. Известный заздравный возглас, — как мы говорим: «Ваше здоровье!» — у шведов звучит: «Сколль!» Что такое <294>«сколль?» Это верхушка черепа, по–нашему сказать, «сколок». Когда завоеванный город переходил в руки викингов, то тамошнему предводителю отрубали голову, верхушку черепа ссекали и из нее пили за здоровье. Сейчас, конечно, поднимая хрустальную рюмку, об этом никто не думает, но, честно говоря, большого удовольствия от этого пожелания не испытываешь.

В начале XX века Швеция была нищей страной. Шведы тайком, без паспортов, на лодках отправлялись в Данию (есть место, где расстояние по морю совсем невелико), чтобы там хоть как–то заработать на хлеб. Но там они тоже никому не были нужны и местные жители баграми отталкивали эти лодки от берега, не давая им причалить.

Сейчас Швеция — одна из благополучнейших стран. Там очень высоко развита благотворительность. Мне приходилось видеть предприятия, на которых работают инвалиды, причем такие, которые и передвигаться сами не могут. Сидит такой человек — без рук, без ног, — за компьютером, на голове у него как будто венчик и длинный «клюв», которым он нажимает на клавиши. Государство не отказывается от этих людей, заботится о них. К этому надо стремиться и нам.

За последние 30 лет в Швеции многое изменилось к лучшему. В первый раз я приехал туда в 1968 году. Мы тогда были не особенно искушены в западных контактах, а у них в это время был пик «свободной любви» [132]и порнографии. <295>В Дании тогда проходил всемирный фестиваль этого направления, а в маленьком шведском университетском городе Упсала работало множество специальных шопов. Помню, нынешний Патриарх Грузии, когда наш автобус остановился на переходе, так и ахнул: «Что это такое?» Витрина магазина, напротив которого затормозил автобус, была заполнена изображениями разных «скрытых частей». Мы возмутились, а наши шведские друзья нам сказали: «Мы ничего не можем сделать! Мы, родители, заявляем в полицию, а нам отвечают, что полиция тоже ничего не сделать не может, потому что король издал указ: для повышения рождаемости у каждой школы поставить такой магазин». Рождаемость упала настолько, что детей стали самолетами в кошелках завозить из Индонезии — сам видел. Но — пришел новый король. Жена — испанка, католичка. И в два года все вычистили.

Помню, в одну из пятниц в Стокгольме я решил побродить по городу, — наутро, в субботу мне надо быть вылетать. В пятницу вечером на улице творилось что–то страшное — не знаю, в аду, наверное, так! Шум, свист, гам, банки из–под пива летят, машины сигналят, из окон ноги торчат, — словом, что–то жуткое. Я как высунулся, так и вернулся в гостиницу. Утром встаю: вся улица засыпана бумажками всевозможными, банками от пива, — и стоит армия спасения в красных пиджаках, под гитару про Господа Бога поет. «Так где ж вы вчера были? — «О–о–о, вчера было очень страшно!»

Недавно был я там снова, и снова в пятницу, пошел по улицам. — Тишина, спокойно. Ни одного «такого» магазина — то есть они, наверное, где–то есть, но плотно спрятаны, с глаз долой. Не знаю, насколько повысилась рождаемость, но по улицам уже можно спокойно ходить и днем, и ночью, с одинаковой безопасностью, — нормальный стандарт человеческих отношений.

<296>Как–то во время одной из моих прогулок по Стокгольму ко мне подошел человек и спросил, не курю ли я трубку. Я ответил, что нет, и он отошел. Через некоторое время другой обратился ко мне с тем же вопросом — и так за время нашей прогулки подошло несколько человек. Наконец я не выдержал и спросил у очередного подошедшего, почему все задают мне этот вопрос, а он сказал, что объявлен конкурс на фотографию старого моряка с бородой и трубкой, с тем, чтобы выбрать эмблему города. Я тогда очень пожалел, что не сфотографировался хотя бы раз — а то, может, быть, заработал бы кучу денег. Позднее в Англии, посещая квартиру Шерлока Холмса, я купил себе трубку — так она у меня до сих пор и лежит, не знаю, кому ее подарить.

Были мы с нашим церковным хором на Фаррерских островах. Это крайняя точка перед полярным кругом. Островов — восемнадцать: семнадцать «жилые», восемнадцатый — необитаемый. Как только подует ветер, они оказываются совершенно отрезаны друг от друга. У жителей любимое присловье — «может быть». Там могут, например, сказать: «Приглашаем вас на свадьбу — может быть».