Петр Гнедич - Догмат искупления в русской богословской науке

К этому едва ли следует что‑либо прибавить. Книга «написана под решительным влиянием немецкого спекулятивного богословия» [132] Флоровский Г. Пути русского богословия. С. 436. .

С большим основанием, чем сочинение А. Беляева, в литературе XIX века можно было бы отметить (как признак отхода от «юридического» понимания) лекции профессора протоиерея Ф. Сидонского [133] Генетическое введение в православное богословие: Лекции по записям студентов покойного проф. богословия в Санкт–Петербургском университете прот. Ф. С. Сидонского. СПб., 1877. . Воззрение на искупление здесь действительно отличается от общепринятого в то время в академическом богословии [134] См.: Там же. С. 115—117. Здесь имеется ряд интересных замечаний: о неудовлетворительности «формально–юридического» взгляда на искупление, имевшего место и «в некоторых наших старинных догматиках»; «искупление не следует отделять от понятия о восстановлении» и, наконец: «В деле искупления имеет главное значение действительное, реальное восстановление духовной жизни человека». . Но в содержании всего курса несомненно влияние западного либерального богословия.

Характерно некоторое противоречие во взглядах епископа Феофана (Говорова): во введении к «Начертанию христианского нравоучения» учение об искуплении излагается по схеме митрополита Макария, но в толкованиях на Послания апостола Павла, в письмах и других произведениях о внутренней жизни понимание процесса спасения основано на ином — святоотеческом —■ разумении. В первом случае его цитирует архиепископ Серафим (Соболев) в подтверждение «юридического» понимания, а во втором — патриарх Сергий в книге «О спасении». Здесь можно видеть аналогию с противоречием между системой и «Беседами» архиепископа Филарета (Гумилевского).

Но кроме богословия «академического» необходимо отметить независимые от него опыты богословствования, без чего последующее развитие и выправление русской богословской науки было бы понято недостаточно: богословие славянофилов (в частности А. С. Хомякова) и Владимира Соловьева.

Нет нужды говорить о значении А. С. Хомякова для русской духовной культуры или повторять многочисленные и разнообразные отзывы о его богословских сочинениях и рассматривать достоинство этих отзывов. Достаточно только заметить, что влияние богословских идей Хомякова несомненно, и попытаться определить, в чем заключалось это влияние на ту область богословия (сотериология), изучение которой составляет основную тему настоящего исследования.

В этом отношении значение имеют не столько его непосредственные высказывания об искуплении [135] См.: Хомяков А. С. С обр. соч. М., 1900. Т. 2. С. 118–119, 215–218. Эти краткие замечания были не раз систематизированы (см.: Завитневин В. А. С . Хомяков. Т. 2. С. 114—148; Смирнов Е., свящ. Славянофилы и их учение в отношении к богословской науке // Странник. 1877. Т. 1. С. 386–387), но, к сожалению, исследователи, по выражению В. Завитневича, «ставили себе задачею опыт восполнения недостающих частей его системы» и много прибавили того, что искажает основную мысль автора (в том числе и сам Завитневич). , сколько сам метод его богосдовствования, его беспощадный критический анализ основных начал богословия схоластического.

«Новый метод» [136] Выражение проф. Санкт–Петербургской духовной академии H. Барсова. Хомякова заключался в жизненности его богословия, в связи его с духовным опытом: «Учение живет, а жизнь учит». Этот метод и обращение к отцам Церкви привели Хомякова к заключению о ложности основных начал западного христианства — «юридического» понимания взаимоотношений Бога и человека и рационально–схоластического направления в богословии.

Отрицательное отношение к западному богословию Хомяков распространял и на заимствованное с Запада, усвоившее его метод русское «школьное» богословие, в первую очередь на труды митрополита Макария, «которого можно считать завершением прежней школьной науки» [137] Никольский П. Письма о русском богословии. С. 86. .

Богословские сочинения Хомякова «встревожили», новый метод «смутил» многих «академических богословов» — его современников, вызвал у них ряд «опасений» [138] Там же. С. 18 и др.; Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. С. 274–284; Завитневич В. А. С . Хомяков. Т. 1. Кн. 1. С. 36–41. . Однако метод и основы богословия Хомякова были признаны и усвоены в богословии периода последующего. Можно неодинаково определять степень влияния Хомякова (и вообще славянофилов), но влияние это несомненно и его можно рассматривать как проявление преемственности в развитии русского богословия и русской религиозной мысли.

Не меньшее значение в этом развитии имели и богословские идеи другого светского богослова–философа — Владимира Сергеевича Соловьева. Но, в отличие от Хомякова, с его отдельными глубокими, но отрывочными высказываниями, Соловьев был прежде всего систематиком, стремившимся философски «оправдать веру отцов, возведя ее на новую ступень разумного сознания» [139] Волжский А. Проблема зла у Вл. Соловьева // Вопросы религии. 1906. N° 1. С. 224. .

Автор наиболее серьезного исследования о философии Владимира Соловьева, Евгений Трубецкой, приходит к заключению, что «в идее Богочеловечества сплетаются воедино все нити мысли Соловьева. Она составляет центр всего его учения философского и религиозного». И «в его учении о рождении Божественного Слова, об искуплении и вообще о деле Христовом сосредотачивается и облекается в наиболее яркую форму то великое, вечное и вместе новое, что ему дано было высказать» [140] Трубецкой Е. Миросозерцание Вл. Соловьева: В 2 т. М., 1913. Т. 1. С. 325, 414. Автор, будучи в известной степени учеником Соловьева, сумел критически отнестись к его системе. Эпиграфом своего исследования он выбрал следующие слова ап. Павла: ты еже сееши, не оживет, аще не умрет (1 Кор 15, 36), относя их к учению Соловьева и видя ценное не в нем самом, а в том развитии религиозной мысли в России, началом которого явились религиозно–философские сочинения Соловьева. Новыми отдельные идеи Соловьева можно считать только потому, что они ранее не высказывались в русской религиозной философии, а не потому, что они вообще не были известны христианскому богословию. .

Но это утверждение следует в известной степени ограничить, признав такую высокую ценность лишь за отдельными идеями, положенными в основу и последовательно развиваемыми в систематическом изложении: о свободе в отношениях Бога к человеку и человека к Богу и о единстве человечества [141] Идея единства человечества выражалась Соловьевым неодинаково, в том числе и в понятиях «София», «мировая душа», неприемлемых для православного сознания, и, может быть, вообще не нашла у него правильного выражения. Например: «Под первым Адамом натуральным разумеется не отдельное только лицо наряду с другими лицами, а всеединая Личность, заключающая в себе все природное человечество» (Соловьев Вл. Чтения о Богочеловечестве // Соч. Т. 3. С. 151). См. об этом в исследовании Е. Трубецкого (Цит. соч. Т. 1. Di. 9—11; Т. 2. Гл. 23); в цит. статье Волжского и др. .