Грэм Грин - Путешествия без карты

2

Вскоре после окончания войны мой друг, бразильский кинорежиссер Альберто Кавальканти, попросил меня написать для него сценарий, и я задумал комедию про шпионов, основанную на деятельности в Португалии в 1943–44 годах немецкого абвера, хорошо известной мне по военной службе. После Фритауна (и безуспешных попыток наладить работу агентуры в вишистских колониях) мои шефы из разведки направили меня в отдел к Киму Филби, занимавшемуся контршпионажем на Иберийском полуострове. Я отвечал у него за Португалию. Там офицеры абвера, которые еще не были перевербованы нашей разведкой, были заняты в основном составлением и пересылкой в Германию насквозь ложных донесений, основанных на информации несуществующих агентов. Это была прибыльная игра (шифровальная ставка, плюс расходы, плюс премии) и к тому же безопасная. Удача отвернулась от немецкого командования, и невозможно было не восхититься тем, как в атмосфере поражения меняются понятия о чести.

Занимаясь Португалией, я часто думал, с какой легкостью мог бы играть в такую же игру в Западной Африке, если бы не был удовлетворен своим скромным жалованьем. Мне было отлично известно, что больше всего лондонское начальство радуется новым карточкам в картотеке агентурных данных. Однажды, например, я получил донесение о вишистском аэродроме во Французской Гвинее — агент был неграмотным, считал только до десяти (по числу пальцев) и из географических направлений определял одно лишь восточное (он был магометанин). Здание на территории аэродрома, в котором, как он утверждал, стоял танк, было, по другим сведениям, складом старой обуви. Передавая это донесение, я подчеркнул все его «достоинства», и каково же было мое изумление, когда оно было отмечено как «особо ценное»! В моем районе, кроме СУ, не было конкурирующих организаций, чьи сведения могли быть сопоставлены с моими, а сведениям СУ я верил столько же. сколько своим, потому что они, по всей вероятности, имели те же источники. Кто‑то в Лондоне получил возможность заполнить чистую карточку — другого объяснения я не находил.

Итак, тема того, что двенадцать лет спустя, в 1958 году, стало «Нашим человеком в Гаване», зародилась во фритаунской лачуге и была записана в более комфортабельном доме неподалеку от Сент–Джеймсского парка.

Первоначальный ее вариант, а вернее, набросок, написанный в середине сороковых годов, уместился на одной странице. Действие разворачивалось в 1938 году, в Таллине, городе, весьма подходящем для шпионажа. Английский агент в этой истории не имел никакого отношения к пылесосам, и обманывать разведку его вынудила не мотовка–дочь, а расточительная жена. Он действовал изощреннее, чем Уормолд из «Нашего человека в Гаване», и не был таким простодушным. С приближением войны 1939 года враги и местная полиция — как и в случае с Уормолдом — начинали воспринимать его всерьез. Неизвестно куда наклеенные микрофотографии тоже есть в этом варианте. Прежде чем приступить к работе, Кавальканти отнес сценарий цензору, и тот отказался выдать разрешение на съемку фильма, в котором высмеивалась работа разведки. Так, во всяком случае, мне сказал Кавальканти. Возможно, он это придумал, потому что сам не был в восторге от избранной мной темы.

Сюжет нырнул на дно моего сознания, где подвергся мудрой критике подсознания, а я между тем, в начале пятидесятых годов, несколько раз съездил в Гавану. Мне нравилась louche 1атмосфера города Батисты, и я всегда бывал там слишком недолго, чтобы разглядеть печальную политическую подоплеку деспотизма, арестов и пыток. Я ездил туда («ища утех для наказанья», как писал Уилфрид Скоуэн Блант) из‑за ресторана «Флоридита», знаменитого своими «дайкири» и крабами по–мавритански, из‑за борделей, рулетки в каждом отеле, игральных машин, извергающих водопады серебряных долларов, из‑за кабаре «Шанхай», где за доллар двадцать пять центов можно было посмотреть фантастически непристойное представление, а в перерывах — самые порнографические из порнофильмов. (В фойе размещался книжный порномагазин для молодых кубинцев, пресытившихся представлениями.) И как‑то раз меня осенило, что именно в этом удивительном городе, где предавались любым порокам и торговали всем, чем угодно, и должна разыграться моя комедия. Я понял, что мой прежний замысел был неверным и приходился не ко времени. Тени надвигающейся мировой войны были слишком мрачными для комедии, читатель не мог испытывать сочувствия к человеку, который в преддверии гитлеровского нашествия обманывает свою страну в угоду расточительной жене. Но в непредсказуемой Гаване среди нелепостей «холодной войны» (ибо никто не считал защиту западного капитализма великой целью) ситуация и впрямь делалась комичной, тем более что жену я заменил на дочь.

1Двусмысленная ( фр. ) .

Как ни странно, реальную Кубу я впервые увидел, когда принялся сочинять эту фантастическую комедию. Раньше я не общался с кубинцами и не бывал нигде, кроме Гаваны. Теперь, когда у меня в голове зрел новый замысел, я старался наверстать упущенное. У меня появились друзья–кубинцы, я нанял автомобиль с шофером и стал ездить по стране. Шофер был очень суеверен, и мое знакомство с реальностью началось в первый же день, когда мы переехали курицу. Тогда‑то он и посвятил меня в лотерейную символику: раз мы переехали курицу — значит нужно ставить на такое‑то число. Таким был суррогат надежды в отчаявшейся Кубе.

Судьба свела меня с этим шофером сугубо по–кубински. Я знал его раньше: года за два — за три до описываемых событий он несколько дней возил меня по Гаване. Я был там со своей знакомой, и в последний день нам захотелось чего‑то нового — мы уже побывали в «Шанхае», понаблюдали без особого интереса за «суперменом» с мулаткой («супермен» был равнодушен, как послушный муж), проиграли какую‑то мелочь в рулетку, поели во «Флоридите», покурили марихуану и посмотрели лесбиянский номер в «Голубой луне». Вот почему мы спросили нашего шофера, не достанет ли он нам немного кокаина. Оказалось, что ничего не может быть проще. Он остановился у газетного киоска и быстро вернулся с бумажкой, в которую был насыпан белый порошок, — шофер запросил сумму, равную пяти шиллингам и показавшуюся мне подозрительно малой.

Мы легли на кровать и принялись нюхать порошок, время от времени чихая.

— Ты что‑нибудь чувствуешь?

— Ничего.

Мы стали нюхать еще старательнее.

— А теперь как?

— Никак.

Я был более подозрительным, чем моя знакомая, и вскоре у меня не осталось сомнений в том, что нам продали — теперь уже по возмутительно высокой цене — щепотку борной кислоты. Так я и сказал шоферу на следующее утро. Он заявил протест. Прошли годы.