КАРЛХАЙНЦ ДЕШНЕР - Криминальная история христианства. Поздняя античность. Книга 2

Но затем его племянник и преемник Гильдерих (523—530 гг.) повел противоположную политику, что и предопределило гибель его народа.

Гильдерих, внук Валентиниана III и сын его дочери Евдокии, насильственно уведенной вандалами из Рима в 455 г., чаще всего пребывал в Византии, «был близким другом Юстиниана» (Прокопий) и, в отличие от своего отца Гунериха, прекрасно относился к императору и к Риму. Правда, Тразамунд перед смертью заставил его поклясться, что он не допустит никакого возрождения католицизма. Но Гильдерих, еще до формального вступления на трон — «дабы не нарушить святой клятвы», как выражался св. Исидор из Севильи — по соглашению с византийским императором Юстином вернул сосланных католических епископов и распорядился о возвращении им епископских кресел и конфискованных церквей. Этот болезненный старший сын Гунериха, тогда уже старик, окружил себя староримской знатью и делал все, чтобы заслужить расположение Византии и католиков 120.

Ради этой изначально прокатолической и провизантийской политики Гильдерих пожертвовал даже союзом с остготским королем Теодорихом. По его приказанию вдова Тразамунда и сестра Теодориха Амалафрида, энергично выступавшая за сохранение союза с готами, была обвинена в заговоре и убита. Вместе с ней погибла тысяча готов из ее личной охраны (doryphores) и 5 тысяч вооруженных слуг. Возникшая вследствие этого вражда между двумя германскими государствами стала решающим фактором гибели обоих. Теодорих, получивший известие о судьбе сестры незадолго до своей кончины, собирался отомстить Гильдериху. А так как отныне ему приходилось считаться с объединенными силами византийского и вандальского флотов, он в кратчайший срок построил собственный флот из тысячи быстроходных кораблей. 13 июня 526 г. флот должен был сконцентрироваться в Равенне, но уже 30 августа Теодорих скончался 121.

Когда на следующий год двоюродный брат Гильдериха полководец Оамер потерпел тяжелое поражение от мавров, старый правитель, сам не принимавший участия в сражении, оказался в тюрьме, равно как и Оамер, который был ослеплен и умер в заточении, а Гелимер, правнук Гейзериха и наиболее легитимный наследник, вступил на трон 15 июня 503 г. Этот государственный переворот и дал императору Юстиниану, выступившему в защиту Гильдериха, повод к войне. В этой истребительной войне, в гибели вандальского арианства и самого народа вандалов выдающая роль принадлежит католицизму 122.

От притесняемых католиков трудно было ожидать симпатий по отношению к государству их гонителей, хотя они и заверяли власти в своей покорности: ведь Гелимер был узурпатором. А католическую церковь не заботила судьба этого слабого государства, которое к тому же было к ней не слишком-то расположено. Поэтому при Тразамунде католики в немалой степени склонялись даже к мавританскому князю Кабао-ну и поддерживали с ним тайные сношения. По крайней мере, в своей борьбе против Тразамунда он делал ставку на поддержку со стороны его католических помойных: он заигрывал с католическим клиром, восстанавливал оскверненные Тразамундом католические храмы — и достиг успеха. «Большая часть (вандалов) была перебита преследовавшими их врагами, некоторые были пленены, и лишь немногие вернулись домой из этого похода» (Прокопий) 123.

Не подлежит сомнению, что католический Рим желал уничтожения вандалов-ариан. Еще в 519 г., в год решительной смены власти в Византии, папа Гормизда ставил перед новым императором вопрос о его политике в отношении государства вандалов, в плане интересов католицизма. Но даже добрый католик Юстин тогда уклонился от ответа 124.

Мечты клерикалов о военной интервенции не вызывали восторга ни у придворных, ни у военных, ни у чиновников финансового ведомства. Еще жива была память о Гейзерихе, этом ужасе морей, и о судьбе военной экспедиции Василиска. Кроме того, армия только что вернулась из персидского похода. И хотя война с Персией была завершена, чтобы можно было сосредоточить все силы против вандалов, тронный совет выступил решительно против этого: война с Персией истощила финансы, боевой дух армии был низок, а вандальская военно-морская мощь по-прежнему путала. Все эти достаточно веские причины, казалось, уже изменили планы Юстиниана, хотя он, без сомнения, очень хотел вернуть Северную Африку, поскольку ее политическое и экономическое значение все еще было велико, а сам император был очень религиозен 125.

Но тут активизировался католический клир, как живой, так и перешедший в мир иной, и даже сам Господь Бог. Ибо Он, по утверждению одного византийского епископа, которого считали «агентом влияния» его африканских собратьев, повелел ему попрекнуть императора медлительностью и пообещать ему поддержку всевышнего в деле освобождения католиков от вандальского ига. «Сам Бог поможет ему стать владыкой Африки» (Прокопий). И тут на первый план выступил покойный епископ Лаетий Нептский, который, претерпев при Гунерихе мученичество, «вдруг победоносно вознесся на небеса» (св. Исидор Севильский). Он явился Юстиниану во сне и тоже убеждал его начать войну. Сверх того, священники вели подстрекательскую пропаганду, со всех амвонов вещая о действительных и мнимых зверствах «еретиков» 126.

Короче, вряд ли подлежит сомнению, что для Юстиниана главной побудительной причиной к войне было «освобождение католиков Африки» (Кейджи/ Kaegi), что император начал войну «в первую очередь по религиозным соображениям» (Каверо/ Kawerau), как «своеобразный крестовый поход» (Диль/ Diehl), как «священную войну с арианами» (Вудвард/ Woodward). Несомненно, что «для Юстиниана религиозный аспект был основным и дал решающий импульс к войне... которая завершилась истреблением народа вандалов» (Шмидт/ Schmidt). «Большая часть ответственности за развязывание истребительных войн того времени ложится на католическое духовенство... Влияние церкви простиралось вплоть до последней деревушки» (Рубин/ Rubin) 127.

Разве подобный воинственный раж (католического) клира столь уж удивителен и невероятен? Разве для этого не было серьезных причин? И разве универсальной и непреходящей причиной не является та, на которую папа Агапет (535— 536 гг.) указывает в письме к императору Юстиниану: «Я приношу бесконечную благодарность нашему Богу за то, что в Вас пылает такое рвение к преумножению католического народа. Ибо там, где Ваша империя расширяет свои границы, тут же начинается рост и Вечного Царства»? Как раз в те дни на торжественных богослужениях в едином порыве молились о сокрушении врагов империи и веры: «Hostes Romani nominis et inimicos catholicae religionis expugna» 128.

И как раз тогда Юстиниан нижайше склоняется перед Римом: «Мы всегда стремились хранить единение с Вашим Апостольским Троном и сохранять единство церкви. Ибо во всех наших делах мы заботимся о том, чтобы Ваша честь и авторитет Вашего трона преумножались». Папе Иоанну II (532— 535 гг.) оставалось лишь восхищаться тем, что правитель в своем религиозном рвении, «припадая к церковному праву, относится к римскому престолу с подобающим почтением, все ему докладывает и всегда действует во имя единства с ним» 129.