Сульпиций Север - Труды

3. Между тем, я не знаю, был ли ты когда-нибудь владельцем волузианского поместья, если, со своей стороны, Дионисий, который, пока был жив, преуспевал по морскому делу на большой хитроумной торговле рабами, как говорят, это владение имел законно, и наследники его не были отстранены. В то время жил некий Порфирий, рожденный Зибберином, хотя он и неверно именовался сыном Зибберина. Но вопрос о его происхождении скрыла военная служба, и дабы облако сбежало с его лица [955] Т.е., чтобы исчезли всяческие подозрения. , он служил преданно и ревностно. И часто был он со мной и дома и на форуме, нередко выступал мне и отцу защитником, а в суде - патроном. Потому я даже уговаривал Дионисия, что не стоит начинать с Порфирием судебную тяжбу из-за двадцати югеров, [которые пошли в уплату за] морские перевозки.

4. Вот та причина, почему твои сутяжнические происки угрожают моим управляющим, вот почему ты, хотя и не являешься хозяином имения, имеешь в виду всех без разбора моих колонов. И если ты утверждаешь, что являешься преемником Порфирия, то ты [наверняка] уже знал об этой проблеме с двадцатью югерами, и что, соответственно, ни один земледелец не может быть уведен [оттуда]; но если ты предусмотрителен и являешься охранителем собственного достоинства, тебе [должно] быть стыдно именовать себя наследником Порфирия, [ибо] ясно и очевидно, что им может быть объявлен [только] тот, кто имеет основание заявить, что будет судиться против [всех] тех, кто ничего с этой земли не имеет. Между прочим, если ты рассудишь более серьезно, то интенция [956] Интенция - требовательная часть процессуальной формулы, в которой в форме условия приведены основание иска и его предмет. о возвращении с большим основанием может быть заявлена мной. Поэтому, господин достохвальный брат, тебе следует угомониться, прийти со мной к соглашению и соизволить явиться на частные переговоры. Я требую: прекрати баламутить неискушенных и запуганных [957] Здесь имеются в виду волузианские колоны. , отбрось подальше свое бахвальство, и не думай, что твое высокомерие радует меня и не оскорбляет - ибо не беззащитны мы и не безграмотны. Во всяком случае, да сделает тебя уступчивее Максимин.

Хотя вера и религия предохраняет души, но должно являть письменное свидетельство того, что умножение любви прирастает приветствием. Ибо, как не может плодородное поле породить обильных плодов, если промедлить с обработкой, и великая тучность земель погибает по бездеятельности ленивца, так и любовь и благодать души, я полагаю, может ослабеть, если кто, находясь в отлучке, не навещается посыльным [с письмом].

Ни один святой не пользовался такой посмертной славой на христианском Западе, как Мартин Турский. Никто из древних мучеников не может в этом отношении сравниться с ним. О почитании его свидетельствуют тысячи храмов и поселений, носящих его имя [958] Lecoy de la Marche, Vie de Saint Martin, Tours, 1895, p. 378. . Для средневековой Франции (и для Германии) он был святым национальным. Его базилика в Type была величайшим религиозным центром меровингской и каролингской Франции, его мантия (сарра) – государственной святыней франкских королей. Еще более значительно то, что житие его, составленное современником, Сульпицием Севером, послужило образцом для всей агиографической литературы Запада. Первое житие западного подвижника – оно вдохновило на аскетический подвиг множество поколений христиан. Оно было для них, после Евангелия, а может быть, и раньше Евангелия, первой духовной пищей, важнейшей школой аскезы. Почти в каждом святом меровингской эпохи, которую Мабильон называет "золотым веком агиографии", мы узнаем фамильные черты детей Турского отца. Перед этим влиянием на ряд столетий – во всяком случае, до "Каролингского Возрождения" – бледнеют и полу-восточная школа Иоанна Кассиана и родственные ему традиции Лерина и Бенедикта Нурсийского. Все три последние подвижнические школы построены на началах духовной "рассудительности", умеряющей крайности аскезы во имя деятельного, братского общежития. Школа св. Мартина резко отличается от них героическою суровостью аскезы, ставящей выше всего идеал уединенного подвига. Аскетическая идея в век Григория Турского (VI в.) выражена с величайшей силой и величайшей односторонностью [959] см. его Vitae patrum, а также жития галльских святых, изданные в Mon. Germ., Scriptores Rerum Merovingicarum. . И поиски истоков этой идеи неизменно возвращают нас к Турскому подвижнику IV столетия.

Критическая проблема биографии св. Мартина впервые остро поставлена в недавней работе Бабю. [960] E.-Ch. Babut. Saint Martin de Tours. Paris, s. a., 1912. Этот талантливый, при всей своей радикальной прямолинейности, исследователь (безвременно погибший на войне в 1916 г.) убедительно показал, что мы знаем образ Мартина таким, каким он отражен в произведениях литератора Сульпиция Севера [961] Vita Martini, Epistolae et Dialogi, ed. Halm. CSEL vol. I (Vindob. 1866). . Житие вышло не из круга близких учеников святого, сложилось не в его монастыре. Блестящий писатель, ритор, историк, увлеченный, подобно многим из его современников, аскетическим идеалом, Север воплотил этот идеал в необычайно ярком, набросанном сильными мазками, в импрессионистской манере поздней античной риторики, образе далекого Турского аскета. Существование личной связи между ними несомненно. Совершенно напрасно французский ученый пытается свести ее к одному путешествию Севера в Тур, в последний год жизни святого [962] год смерти св. Мартина, как и вся его хронология очень шатки. Последняя работа H. Delehaye дает для его жизни следующие рамки: род. ок. 315, ум. 397. . Но столь же несомненно, что автор не обладал добродетелью объективного самоограничения. Страстный радикал, он живет в резкой оппозиции к церковно-общественному строю своего времени, беспощадно относясь ко всему галльскому епископату, к императорской власти. Созданный им образ св. Мартина естественно вкладывается в круг аскетических и эсхатологических идей автора. Бабю идет дальше. Предполагаемое им молчание, которое будто бы долго окутывает личность Мартина и его дело, приводит критика к скептическим заключениям: Мартин, если не как историческая личность, то как герой западной аскезы, есть всецело создание Севера. Мы не можем присоединиться к этой тезе по внешним и внутренним основаниям. Ученики Мартина, посещавшие Сульпиция и св. Павлина (Ноланского), служившие живою связью между единомышленниками-друзьями [963] таковы были Галл и Евхерий, известные из диалогов Севера, и Виктор, упоминаемый в переписке св. Павлина. Paulini Noiani. Epist. XXIII ed. Hartel. , и другие его ученики, занимавшие уже в то время епископские кафедры [964] plerosque ex eis postea episcopos vidimus. Quae enim esset civitas aut ecclesia, quae non sibi de Martini monasterio cuperet sacerdotem ? V.M. c. 10. , ставят известные пределы фантазии агиографа. С другой стороны, Мартин, созданный только по литературным образцам, не мог бы получить такой неповторяемой оригинальности образа. От человеческого воображения требуют, как и во всех аналогичных случаях "созданий", чересчур многого. К сожалению, если фантазия писателя бессильна создать религиозную реальность, она способна по своему окрасить, исказить ее. Бабю прав: "Легенда здесь оказывается более историчной, чем реальность; она одна осталась живой в истории" [965] Babut. o. c. p. 166. . Св. Мартин не создал крепкой организации, живой школы, которой бы мог завещать свою память. Для последующих поколений Мартин жив лишь постольку, поскольку воспринят Севером. И поскольку восполнен и, жив также.