Иван Орлов - Труды Св. Максима Исповедника по раскрытию догматического учения о двух волях во Христе

И прежде всего, в разъяснениях, касающихся метафизической и психологической подкладки диофелитизма (отношение между φύσις и ύπόστασις и способности или силы души), Дамас–кин не идет далее простого повторения сказанного Максимом, по местам лишь видоизменяя и распространяя положения последнего, а по местам и буквально повторяя их. Так, между прочим, изображение последовательного процесса мышления, слагающегося из шести моментов (terminus a quo — νόησις [мышление] и terminus ad quem — προφορικός λόγος [устная речь]), какое находим мы у Дамаскина, представляет буквальное повторение, за очень мелкими исключениями, сказанного у Максима [507]. Изображение волевого процесса, слагающегося из восьми последовательных моментов (конечные моменты: βούλησις [изволение] и χρήσις [применение]) у того и другого совершенно сходно [508], по местам (определение самой способности, первый и третий моменты) даже по букве. Немногие весьма несущественные особенности касаются подробностей и частностей.

В рассуждении относительно теоретического основоположения и сущности диофелитизма у Дамаскина приводятся те же самые основания, что и у Максима, т. е. учение о Троичном Боге и двойство природ во Христе [509].

В раскрытии и аргументировании отдельных положений, с различных сторон затрагивающих и освещающих учение о лице Христа, у Дамаскина открывается целый ряд довольно пространных [510]заимствований из Максима. Оставляя в стороне места, сходные лишь по содержанию и довольно живо напоминающие рассуждения Максима, мы ограничимся указанием буквальных заимствований. Следующие положения, довольно подробно трактуемые, оказываются буквально заимствованными из диспута Максима с Пирром:

а) Число не есть принцип разделения. Damasc., 1034 — 1036 = Max., 289.

б) Необходимо различать между τό θέλειν и τό πώς θέλειν. Damasc., 1036 = Max., 292.

в) Отличительные особенности трех родов жизни [511]. Damasc., 1037 = Max., 301.

г) Природное — естественно, а не искусственно, т. е. не приобретается посредством упражнения. Damasc., 1037 = Max., 304.

д) Три кратких доказательства того, что воля присуща человеку по природе. Damasc., 1037 = Max., 304.

е) Вывод из предшествующего положения по отношению ко Христу [512]. Damasc., 1040 = Max., 305.

ж) Выходя из тайны Троичности, невозможно приписать Христу какой–либо иной — «личной» или «внеприродной» (τό παρά φύσιν θέλημα) — воли, кроме природной; и на основании целости обеих природ необходимо признавать в Нем две природные воли. Damasc., 1040 = Max., 313.

з) Три изречения [513]Св. Писания: Мф. XXVII: 34, II Кор. XIII: 4 и Филип. II: 8, удостоверяющие действительность человеческой природной воли во Христе. Damasc., 1040–1041 = Max., 321.

и) Разумная природа не имеет в себе самой ничего принудительного. Damasc., 1041 = Max., 293.

й) Неодинаковое значение слова «αύτεξουσιότης» в приложении к Богу, ангелам и человеку; невозможно отнять у Христа человеческую волю при допущении в Нем человеческой природы. Damasc., 1041 = Max., 325.

к) Невозможно допустить во Христе одну сложную волю. Damasc., 1044 = Max., 296.

л) Невозможно приписать Христу так называемую «произвольную склонность» (γνώμη). Damasc., 1044 — 1045 = Max., 308 — 309 [514]. Замечание по поводу различных значений этого слова в Св. Писании. Damasc., 1045 = Max., 312 [515].

м) Единосущие Сына с Отцом как до, так и после воплощения. Damasc., 1052 — 1053 = Max., 348 — 349.

Исчисленные места буквальных заимствований Дамаскина из творений Максима предметом своим имеют двойство природных воль во Христе. Немало подобного рода заимствований находим мы в рассуждениях Дамаскина и относительно двух природных действований во Христе. Сюда относятся следующие положения, не менее подробно раскрытые, чем положения первой группы:

н) Двойство действований во Христе не нарушает единства Его ипостаси, и единство ипостаси не препятствует признанию двух действований, так как действование составляет существенное определение природы, а не лица. Damasc., 1053 = Max., 336 — 337 [516].

о) Невозможно приписать Христу одно действование, как бы его ни понимали: слияние двух различных действований в одно, а равно и совершение одним действованием свойственного двум различным природам решительно немыслимо. Damasc., 1056 = Max., 340, 341, 344.

π) Смысл различных названий человеческого движения, встречающихся у отцов Церкви. Damasc., 1060–1061 = Max., 349 — 352.

ρ) Одно действование человека, состоящего из двух сущностей. Damasc., 1065 = Max., 336.

с) Проявление свойственной человечеству Христа силы самосохранения. Damasc., 1088 — 1089 = Max., 297.

τ) Сюда же должно отнести излюбленную Максимом аналогию «раскаленного меча». Damasc., 1053 — 1056 = Max., 337 — 40, 341.

Почти все исчисленные места буквальных заимствований, с включением еще нескольких, весьма сходных по мысли, выбраны Дамаскиным из рассуждений Максима в разговоре с Пирром. Если из той части разговора Максима с Пирром, которой пользуется Дамаскин, исключить рассуждения чисто полемического характера — что, как было замечено выше, и делает Дамаскин — то окажется, что целую половину «Диспута с Пирром» почти без всяких изменений Дамаскин вставил в свое «Точное изложение православной веры». Именно «вставил», так как особенных следов систематизации материала, заимствованного у Максима, в названном сочинении Дамаскина мы не видим. В подтверждение сказанного достаточно указать на то обстоятельство, что вышеисчислен–ные места заимствований приводятся у Дамаскина почти в том же порядке, в каком они следуют в «Диспуте с Пирром». А если при этом примем во внимание, с одной стороны, то, что указанными местами почти сполна исчерпывается учение о двух волях и действованиях в постановке его у Максима, а с другой — то немаловажное обстоятельство, что в разговоре с Пирром, стесняемый и направляемый этим последним, Максим не был свободен в преднамеренном расположении отдельных положений, то придем к тому выводу, что Дамаскин не может быть назван даже систематизатором учения Максима о двух волях и действованиях во Христе.

Нечто иное должно сказать относительно изложения и раскрытия у Дамаскина другой стороны учения о лице Христа — учения о единстве ипостаси во Христе и об отношении природного двойства к личному единству. Если и в этом отношении еще незаметно следов желательной систематизации того нескудного материала, какой дает Максим, то в отношении раскрытия этой стороны учения Дамаскин делает решительный шаг вперед сравнительно с Максимом. Важная заслуга Дамаскина тут в том, что он уже смело и определенно развивает некоторые догматически–глубокие положения, у Максима не имеющие желательной полноты и определенности. К таким положениям должно отнести:

а) мысль о том, что «Христос воспринял естество неведающее и рабское», так что, по словам Григория Богослова, «в отделении видимого от мысленного, плоть (Христа) надобно будет назвать и рабой, и неведущей; но по причине единства ипостаси и неразрывного соединения (двух естеств), душа Господа обогатилась знанием будущего» [517];