Николай Скабаланович - Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн.

Редкий народ выступал на историческое поприще с такой скромностью и в короткое время делал столько успехов, как османские турки. Когда Осман назвался султаном (1299) и приказал называть государство, основанное им в Ангорской провинции, не иначе как государством османов, никто не предполагал, что это маленькое государство, состоявшее не более как из четырехсот турецких родов, разрастется в течение ста пятидесяти с небольшим лет в громадную империю, столицей которой будет Константинополь. Между тем исторические обстоятельства с необходимостью вели к этому результату. Византия не успела еще оправиться от господства латинян, да, по-видимому, и не заботилась об этом. Все недостатки, исстари, со времен Константина Великого и Юстиниана I, систематически разъедавшие государственный организм, продолжали существовать в полной силе: та же отчужденность правительства от народа и эксплуатация последнего первым, гнет фискальный, гнет административный, деморализация нравственная и обеднение материальное, разъединение национальное и религиозное... У византийских императоров не было ни денег, ни войска, ни флота, не было средств укрепить границы Вифинии и содержать здесь гарнизоны, а между тем они затевали внутренние смуты и вступали во враждебные отношения к соседям — сербам и болгарам, для чего всюду искали себе помощи, покупая ее ценой человеческих душ собственных подданных. В то же время османы представляли из себя народ, сплоченный в одно целое единством религиозных воззрений и форм, проникнутый одним стремлением и воодушевленный фанатизмом. Престол в государстве османов занимали султаны даровитые, умевшие сообщить вполне целесообразную организацию войску, в котором лежала вся будущность османов, усвоившие себе не менее целесообразную политику в отношении к покоряемым странам и с замечательной последовательностью и настойчивостью державшиеся этой своей политики.

Нет ничего удивительного, что при таком неравенстве внутренних сил Византия, за счет которой османы прежде всего и главным образом делали приобретения, оказалась совершенно беспомощной. Уже при первом султане, Османе, почти незащищенная Вифиния стала делаться добычей османских турок; при следующем султане Урхане вся Вифиния подпала их власти, турки перешагнули через Геллеспонт и стали твердой ногой на европейской почве. При Мураде I владения османов в Европе быстро расширяются, простираясь на севере до Балкан и Черного моря, на юге до Морей; турки приходят в столкновение с сербами и болгарами, которое оканчивается разгромом на Коссовом поле. Баязет I простер свою власть до Дуная, включил Болгарию в число турецких провинций, распространил свое влияние на Сербию, Валахию и подумывал о занятии Константинополя. Вероятно, он и осуществил бы свои замыслы, если бы Тимур не сломил его силы и на время не приостановил возрастание турецкого могущества. Палеологи с ужасом смотрели на успехи турок, отправлялись на Запад с просьбой о помощи, замышляли с этой целью унию Церквей, но помощь не приходила, или если приходила, то весьма ничтожная. В этой крайности, вполне сознавая свое бессилие, Палеологи искали спасения в покорности султанам, задабривали их всяческим образом, исполняли все их требования, с какими бы жертвами и унижениями они ни были сопряжены. Один, например, Палеолог приносит свои родительские чувства в жертву доброму согласию — одного сына ослепляет по требованию султана, от другого отрекается за то, что он начал враждебные действия против султана, и лишь тогда принимает его к себе, когда сам султан рекомендует это сделать. Другой Палеолог по требованию султана беспрекословно передает ему город (Филадельфию), и когда жители обнаруживают нежелание перейти под власть османов, то силой заставляет их повиноваться; укрепляет Константинополь башнями и стеной, не жалея старинных церквей, материал которых годился для этого дела, но, по первому слову султана, приказывает разрушить стену до основания. Одним словом, Палеологи раболепствовали перед султанами и поступали как покорные слуги османов, а не как византийские императоры. Когда из Азии надвинулась гроза в лице Тимура и разразилась над государством османов, Палеологи вздохнули свободно и начали держать себя с большим достоинством. Они вмешивались во внутренние распри членов султанского дома и выговорили себе возвращение некоторых влд. дений и городов в Европе. До смерти Магомета I, пока османское госу. дарство не оправилось от ран, нанесенных ему татарами, императоры с честью выдерживали свою роль. Но с Мурада II положение дел изменилось, при нем власть османов дошла до той высоты, на которой она находилась при Баязете I, и попытки западных христиан ослабить ее в конце концов не удались. Роль, которую усвоили себе Палеологи, очевидно была неуместна. Покровительство, оказанное императором сопернику Мурада II, привело лишь к тому, что Константинополь был осажден и едва не взят; владения, возвращенные императором, опять были заняты османами, в том числе и город Салоники, который был продан византийским правительством венецианцам. Палеологи поняли, что приближается решительная развязка, опять обратили взоры на Запад и приняли унию. Но уния ничего не принесла, кроме религиозной розни и общественной неурядицы в стенах столицы, — помощи же никакой. Константинополь был осажден Магометом II в 1453 г. и взят штурмом, к общему изумлению и ужасу всего христианского мира, смотревшего на Византию как на последний оплот христианства против ислама на Востоке.

Завоевательное движение османских турок на запад в Малую Азию и Европу не было бессознательным порывом дикого варварства, выполненным без цели и системы. Оно произведено было по предположенному плану, с последовательностью и ясным пониманием своей задачи. Задача турок была не только национальная, но и религиозная; стремлением их было не только получить преобладание над народностями, населявшими Малую Азию и Восточную Европу, но также доставить исламу торжество над христианством. К тому времени, когда османы пришли в соприкосновение с населением Византийской империи, они были магометане, вполне сроднились с исламом, усвоили формы жизни сообразно с предписаниями Корана, интересы национальные нераздельно слились у них с интересами религиозными. Это по необходимости сообщило всем предприятиям османов религиозный отпечаток. Конечной целью их было распространение магометанской веры, все завоевания делались во славу единого Бога и Его пророка. Таков внутренний смысл войн и, между прочим, тайна военных успехов османов; религиозное воодушевление и фанатизм удесятерили их силы и вели к победам. Торжество ислама было излюбленной мечтой османов: с ней они прошли Малую Азию, переправились в Европу, дошли до Дуная и границ Сербии. Османские султаны дали широкое применение предписанию Корана, разрешающему оставлять христианам личные и имущественные права, в случае если они изъявят покорность и согласятся платить дань. После взятия Никеи при Урхане вошло в обычай предоставлять личную свободу и неприкосновенность собственности тем, кто добровольно признает власть османов и будет платить дань. Такая политика немало содействовала успехам турок; султаны явились в Европу, неся в одной руке войну, в другой же — мир, и разные мелкие владетели в Южной Фракии, Македонии, Болгарии и Валахии спешили изъявить покорность, чтобы за взнос известной подати остаться в своих владениях. Султаны благосклонно встречали подобные изъявления покорности, но в османах, остававшихся верными коренным религиозным традициям и истинному духу ислама, такие сделки, вызванные политической мудростью, порождали затаенное неудовольствие, которое подчас прорывалось наружу и прежде всего выражалось в том, что они не уважали прав лиц, изъявивших покорность. Между османами были и такие ревнители веры, которые считали преступлением человечное отношение к христианам, были противниками каких бы то ни было компромиссов с ними, желали бы всех истребить мечом и пронести имя пророка до крайних пределов земли. Таков, между прочим, был полководец Мурада II Ишагбег, которого византийский историк Дука называет Федулахом. Он был недоволен тем, что султан находился в мирных отношениях с Сербией, требовал, чтобы сербы были истреблены или обращены в магометанство и чтобы той же участи были подвергнуты жители Венгрии и Италии. Этот «злой человек и непримиримый враг христиан» держал, по словам историка, такую речь перед Мурадом II: