Роберт Пински - Жизнь Давида

«И битва против Саула сделалась жестокая, и стрелки из луков поражали его, и он очень изранен был стрелками. И сказал Саул оруженосцу своему: обнажи твой меч и заколи меня им, чтобы не пришли эти необрезанные и не убили меня и не издевались надо мною. Но оруженосец не хотел, ибо очень боялся. Тогда Саул взял меч свой и пал на него. Оруженосец его, увидев, что Саул умер, и сам пал на свой меч и умер с ним. Так умер в тот день Саул и три сына его, и оруженосец его, а также и все люди его вместе» (I Цар. 31, 3–6).

Филистимляне, пришедшие «грабить убитых», нашли тело Саула, отрубили голову, сняли с него оружие и доспехи и принесли в храм Астарты. Обезглавленное тело они повесили на городской стене Беф-Сана (Бейт-Шеана). Жители Иависа Галаадского, города, спасенного Саулом в его первом крупном походе, когда Наас угрожал выколоть им всем правый глаз, услышали о том, что сделали с Саулом филистимляне. Тогда мужчины Иависа Галаадского вышли ночью и сняли тела Саула и его сыновей со стен Беф-Саны, принесли их в Иавис и сожгли. «И взяли кости их, и погребли под дубом в Иависе, и постились семь дней» (I Цар. 31, 13).

Услышав о поражении и смерти Саула, Давид разорвал свои одежды и стал поститься. Так же поступили и люди Давида. И еще Давид сочинил и исполнил плач по Саулу, своему царю, и Ионафану, своему другу:

Кто был тот человек, что написал это стихотворение? Кто убивал жителей округи, чтобы сохранить в тайне свои набеги? Кто упрашивал Анхуса взять его на битву против Саула и Ионафана, а затем оплакивал гибель Саула и Ионафана? Или если все это вымысел, то чей это вымысел?

Загадка кажется еще таинственней, если принять во внимание эпизод, когда Давид сталкивается с несчастьем, подобным бубонной чуме и свержению Дагона (после чего филистимляне изготовили золотых мышей и наросты), и то, что испытал Давид, можно сравнить с переживаниями Саула, обратившегося за помощью к Аэндорской волшебнице.

Заболел его новорожденный сын, и Давид молится, постится и спит во дворе на голой земле. Старейшины уговаривают его подняться на ноги, но он отказывается и вновь постится, молится и простирается ниц.

Но, несмотря на семь дней поста, молитвы и лежания в пыли, ребенок умер, и слуги боятся сообщить об этом Давиду:

«Ибо, говорили они, когда дитя было еще живо, и мы уговаривали его, и он не слушал голоса нашего, как же мы скажем ему: „умерло дитя"? Он сделает что-нибудь худое. И увидел Давид, что слуги его перешептываются между собою, и понял Давид, что дитя умерло, и спросил Давид слуг своих: умерло дитя? И сказали: умерло» (II Цар. 12, 18–19).

И что тогда делает Давид?

«Тогда Давид встал с земли и умылся, и помазался, и переменил одежды свои, и пошел в дом Господень, и молился. Возвратившись домой, потребовал, чтобы подали ему хлеба, и он ел» (II Цар. 12, 20).

Приближенных Давида чрезвычайно озадачило такое противоречивое поведение их предводителя.

«Что значит, что ты так поступаешь?» — спросили они.

Ответ Давида указывает на безграничное самообладание и признание как необходимости магии или благочестия, так и пределов этой необходимости. Он осознает природу окружающего мира, включая собственную неминуемую смерть:

«И сказал Давид: доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне» (II Цар. 12, 22–23).

Молитва, пост, простирание на земле — все это делалось не напоказ и с чистым сердцем и не имеет ничего общего с пусканием слюны по бороде и бормотанием, когда он притворялся сумасшедшим при дворе Анхуса. Но искренняя молитва так же, как и притворное безумие, обращена к конкретной цели — и, подобно безумию, молитва должна иметь логичное завершение. Прямой символизм мышей и наростов, классическое и бесполезное колдовство с вызыванием Самуила Аэндорской волшебницей — это детский лепет по сравнению с представлениями о жизни Давида, с его способностью при необходимости сразу отдаваться делу и отстраняться от него.

Когда с постом, или с пусканием слюны в бороду, или со служением Анхусу покончено, когда бессмертный плач написан и исполнен, Давид переходит к следующему занятию с удвоенной энергией и почти искренней верой в то, что поступает правильно, и этот мистический шаг далек от простого эгоизма. В отличие от золотых наростов или условия выколоть всем правый глаз, действия скорбящего Давида в его целенаправленном горе относятся к категории кажущихся парадоксов, где да и нет занимают одну и ту же нишу.

После битвы на горе Гелвуйской и плача, исполненного по Ионафану и Саулу, Давида венчают в качестве царя Израиля. Затем начинается затяжная война между Давидом в Иудее и противостоящим ему семейством Саула в северном Израильском царстве, которым руководит военачальник Авенир — тот самый, что сопровождал Давида, несущего голову Голиафа. Он «воцарил» над израильтянами законного наследника титула Иевосфея (его настоящее имя Иш-Баал, но писцы боялись повторять его, чтобы избежать идолопоклонства), сына царя Саула.

«И донесли Давиду, что жители Иависа Галаадского погребли Саула. И отправил Давид послов к жителям Иависа Галаадского, сказать им: благословенны вы у Господа за то, что оказали эту милость господину своему Саулу, и погребли его, и ныне да воздаст вам Господь милостью и истиною; и я сделаю вам благодеяние за то, что вы это сделали; ныне да укрепятся руки ваши, и будьте мужественны; ибо господин ваш Саул умер, а меня помазал дом Иудин царем над собою» (II Цар. 2, 4–7).

Так поступил Давид, новый царь Иудеи, больше не разбойник, а правитель. Он обратился к жителям города, который Саул, царь Израиля, спас от ужасной угрозы выкалывания правого глаза. Однако военачальник Авенир взял под контроль Израильское царство и дом Саула: