Павел Евдокимов - Женщина и спасение мира

В этом вся диалектика духовного материнства. Слова апостола Петра: "Да будет украшением вашим ... сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно перед Богом" (Шет.3.3-4) обращены к женщине и содержат целое женское евангелие; они очень точно определяют основную харизму женщины: порождение сокровенного сердца человека (homo cordis absconditus; о kryptos tes kardiou anthropos). Мужчина более склонен интересоваться тем, что касается его самого; материнский же инстинкт, как на браке в Кане Галилейской, немедленно обнаруживает духовную жажду самого мужчины и находит евхаристический источник, чтобы ее утолить. Непосредственная связь с Духом Истины побуждает женщину ставить перед мужчиной вопрос об истине — по поводу его самого, мешать ему устраиваться в истории или уничтожать историю. У Гераклита есть удивительный по глубине образ — образ лука и лиры. Уже само греческое слово bios, имеющее двойное значение, весьма показательно. Оно означает одновременно "жизнь" и "лук", стрелы которого несут смерть. Лук есть натянутая тетива или струна; будучи "сублимированным", многострунный лук становится лирой и вместо смерти производит музыку, гармонию. Мужской инстинкт разрушения ("отец войны") может быть "настроен" женщиной и сублимирован, претворен в инстинкт жизни, созидания культуры и культа: "...народы ... перекуют мечи свои на орала, и копья свои — на серпы" (Ис.2.4).

В условиях дробления науки и техники женщина сообщает дух интеграции, свойственный sophrosyne — целомудрию ее природы, а в коллективистском распаде или ложном демократизме указывает мужчине на свое собственное достоинство, на неповторимую ценность своей личности. Современный мужчина обесчеловечивает мир всеми формами объективации; для материнского же инстинкта никакая объективация органически невозможна. Таинственные взаимоотношения между матерью и ребенком не имеют ничего общего с "объектами", и становится понятно, почему именно женщина заботится о человеческом облике, как о своем ребенке, видит в нем абсолютную, ничем не заменимую ценность; тем самым женщина гуманизирует и персонализирует мир. Она всегда будет инстинктивно защищать примат бытия над теорией, действия — над абстракцией, интуиции — над постулатом.

Но женщина спасет мир только в том случае, если будет ощущать благоговейный трепет перед служением мудрых дев евангельской притчи (Мф.25.1-13), если она действительно станет — как "благодатная", следом за Пресвятой Девой — вратами Царства, путеводным образом, "великой обольстительницей" (в смысле Кьеркегора).

• Во исполнение великой педагогической задачи инициации именно женщине надлежит образовывать в каждом ребенке "инока" — иное существо, "совершенно другого" как свидетеля о "совершенно Другом". Она обладает даром проникновения "нутром" в тайну веры и таинств. Слушая наставления Церкви, верующий уже ощущает в себе то, что получил от женщины-матери, — таинственное "чувство Бога", внутреннюю склонность, неистребимую тоску по Царству.

Женское служение лучше всего выражается словами Евхаристической литургии: "Святая — святым". Мир (chalom) и глубокое общение в самой субстанции единого тела, в его святости. Мужское служение имеет крещенский характер (крещение — "просвещение" и "Парусия"): мужественный акт смерти и воскресения, победа над энергиями смерти, воля к обращению и включению в Тело Христово. Евхаристическому общению ("Пресвятая Дева — Колос пшеницы"), состоянию святости соответствует настойчивость деяния крещения. Деторождению как движению из глубины к поверхности, когда изнутри является софианичес-кая форма, передаваемая новому существу, соответствует структурирующее действие как движение от поверхности в глубину. ОНА — энста-тичная, обращена внутрь, "сохраняет слова в сердце своем" (ср. Иер.1.9; Втор.30.14 и Лк.2.51), выявляет корень бытия, его Софию, изначальную непорочную правду; ОН — экстатичен, "выходит из себя", продолжает и усиливает себя через свои энергии, сеет, осуществляет, конструирует. В своих доминантах мужское начало — христоносно, женское — духо-носно. Под знаком Архангела Гавриила (его атрибут — дилия) объединены "пришествия": Благовещение, Рождество Христово, Сошествие Святого Духа и Парусия; под знаком Архангела Михаила (его атрибуты — меч и весы правосудия) — "события": Преображение, Сошествие во Ад, разрушение смерти. Воскресение.

Мужчина — паЫ, то есть жертвоприноситель, человек наступающий, динамичный. Он претворяет мир в храм и литургию; он, как певец и Ангел, направляет весь материальный план бытия к Богу. Мать производит на свет чад Премудрости; Дева их очищает. Будучи Орантой, она изображает храм, уже является вратами Царствия и его эпиталамой.

• 5 • В биографии человека наступает решительный момент, когда обнаруживается, что он никак не может вступить в брак; в подобной ситуации было бы катастрофической ошибкой сделать своей судьбой отказ от брака — отказ, к которому принуждают сами жизненные обстоятельства. Само по себе отсутствие чего-либо никогда не может ни заполнять жизнь, ни созидать ее: такого рода отсутствие лишь указывает на некую ущербность, на недостающее. Для того чтобы иметь значение положительного и обогащающего акта, чтобы быть истинным, отказ от чего-либо конкретного, от какой-либо ситуации должен быть условием для полного и свободного принятия другой ситуации, отправной точкой для осуществления призвания, не пассивно претерпеваемого, но осознанного и понятого, взятого на себя, призвания, которое заполнит всю жизнь.

"Под ногами вода, глубиной в три тысячи взмахов руки пловца", — такова ситуация веры по Кьеркегору, что и делает ее взрывной, исключающей всякий конформизм. Трансцендентный эгоизм, исключительная озабоченность каждого лишь своим собственным спасением искажают сущность евангельского Благовестия, которое есть, прежде всего другого, полное освобождение от тирании "Я" и "моего". Желание принадлежать самому себе привело Адама к падению, ибо "тот, кто хочет спасти свою душу, потеряет ее". Тот, кто ищет счастья, должен забыть само это слово, и тот, кто говорит, что он слабая тварь, противоречит вере, ибо тому, кто нуждается в силе, достаточно немедленно ее проявить: действие Божье осуществляется внутри действия человека.

Человек не может думать только о себе самом. Он должен думать о Боге, о ценностях Царства, о спасении всех, об уничтожении не идеи только, но самой реальности ада. Невозможно не принять идею ада, но, приняв ее, невозможно остановиться на этом, потому что, если ад существует, то каждый верующий должен сказать: "Он для меня одного", как говорил преп. Антоний Великий. Даже один единственный осужденный что-то отнимает от радости всех праведных. Премудрость Божья постулирует конечную интеграцию. Мрачная, инфернальная сторона существования тоже получает свое разрешение, даже если оно придет за пределами того, что называется "веками веков", причем это евангельское выражение скорее всего обозначает очень большой отрезок времени. Сможет ли полнота Богочеловеческого архетипа оставаться вечно разделенной на рай и ад? [372] В своей проповеди на Книгу Левит Ориген говорит, что Сам Христос не может наслаждаться полнотой Своего Тела, пока из Него исключен хотя бы один член: "Если предположить, что око здраво и зрение в полном порядке, но других членов у него не достает, то какая радость будет у Него?.. Есть только одно тело, которое ждет своего искупления". Общение святых в святом предполагает весьма таинственное общение во мраке, который окружает homo viator (человека в пути), общение в пределах всего Тела, пребывающего в ожидании: "Авраам ожидает еще, и Исаак, и Иаков, и все... ожидают нас, чтобы получить с нами совершенное блаженство" (/n Levit.hom., 7,2) В церкви великомученика Георгия Победоносца (близ Новгорода) можно видеть фреску XII века с изображением святого, побеждающего дракона. Но святой — безоружен, а дракон — не убит. Св. Георгий сидит на коне, а некая царица — образ Церкви — держит на привязи дракона, который покорно следует за ней. Редкая по смелости своего проникновенного видения композиция показывает злого духа не уничтоженным, но обратившимся; в то же время зло, которое в нем, снова оказывается отправленным в небытие.