Михаил Богачёв - Веянье звёздной управы

Милльонократно вторь себя! Туманный

Глотаю воздух, жгу зорю, в грозу

Я грежу: по волнам себя несу, —

А в яви меж Эмилией и каждой

Я умираю над ручьём от жажды.

По коже ходит часовой,

Никто не украдёт

Ни связку горлиц, ни ночной

Мышиный перелёт.

А запах манит с головой

Нырнуть в дрожащий мёд.

В совокуплении с водой

Кого же бык крадёт?

Заря проглядывает в щель

И длит приход — тщета!

Целует августовский шмель

Цветок — горит щека!

И лоно это — канитель

Всех тварей все века.

Зной заливала мне Африка в горло,

Гости присвоили кровли Америк,

Жабрами воздух глотала Европа,

Азия бредила маковой прелью —

Земли отторжены. Дольнего ора

Шёл перелив, и трава на рассвете

Губы дразнила нехитрою снедью,

К пальцам и к дому приникнув покорно.

Трактор заманит грачей и утихнет.

Гость соберётся, но канет в пути он.

Туча удушьем грозит, верно, тоже

Выпадет к ночи в комочках творожных.

Сны приходили, луга золотили,

Дули в рожок и в висок осторожно.

схема сонета

петель

протяжная

зима

В былях ментоловых, Эма,

пряхи кочуют и козы.

Косы в цветок потаенный

льются протяжней, чем слезы.

зурна и долгая

сосна

В былях настоянных, Эма,

Саади и прелые розы.

Воздух так солон, что воздух

потрескался в северном небе.

земля и душная

зола

Эма, что чувственней былей, —

в грозах, в любом из солитий.

Пыль над землёю — и с пылью

взвешено семя соитья.

и отрок гладит

шею сна

Там — на окраинах былей

зачали мы сказку столетья.

Петель колокольный бой,

Петель долговая зима —

Дома простуженный вой,

Места, где жил и зиял

В покое. Дом — это бой!

Дом — баррикад квартал!

Дом — многорыкий Тамбов,

Оскаленный пастью — врата!

Чад домочадцев — Дом!

Дом — над болотною жижей мост!

Илья недвижимый — Дом!

Дом — рента рода, недвижимость!

Мой дом за холмами грудей,

В области светлой твоей.

Примёрзших тел остов, и сквозь

Двужильный взлёт костей моста

Продет зависшей птицы мозг,

И здесь реки ей не достать.

Но кровь и кровь, где русла врозь,

Как жизнь и жизнь со смертью в рост.

Здесь платим плоти, в ней устав,

Там устьев высохли уста.

Бредём пределами холмов:

Лиса и лось, и лес, и слов

Следы висят на иглах трав.

Чужие здесь, мы — братья там!

Бежит Эмилья по звездам,

Не тая до утра.

Увядают волна и волна, и глотают

Двуголовый закат, и лежит на песке

Отражённые знаки, и зреет, не тая,

Взгляд, повисший на море и на волоске.

Это плечи, Луной обречённые таять,

Увядают, подвешены на волоске.

Им ни воды, ни воздух, ни звёзды в песке

Не вернут обаянья. Я имя глотаю.

На ладони коровка и на волоске.

Ты по воле стихий до рассвета растаешь,

Словно грудью, приливом прильнёшь, соль глотая,

К животу твоему я прильну на песке

В волосах твоих — рыбы и звезды, и стаи...

На песке отражённый, я небо глотаю.

Плечи выгорбили стан

нежась в струях Алазани

По окалинам стакан

В трещинах от лобызаний

Бочка к вечеру пуста

Загибаясь в рог бараний

Раскрасневшись от стараний

Дуем в задние уста

Монастырских брадобреев

Я смиреннее сейчас

Ливень он утопит нас

Вечер к ночи не добрее

Отдал, больше чем имею

Болевой подходит час

Когда выльет утро последнее горло,

Кристаллизуется в заочной выси

Покой мощи.

Обёрнутый в одежды сказаний

Вжасмин кану.

Заплачет родня чужим горем.

Вечер

Тобой едва прильнёт в спину поздно.

Дышу, но выдох каждый — Имя.

Больше не дразнит улья запах тела,

Нечем длить кровь рода.

Явмёрз костью времён, кровель

Втебя, на сваях набухли вены.

Обёрнутый тобой мир оправдал смыслы.

Когда выльет утро последнее горло,

Сожгу ложе.

Зола вытеснит язык. О тебе голод —

Хрустящая кожица пепла.

Пряничный полдень гремит кварталом,

Где каждый шаг — не ты, и не ты — голос.

Голубь хромает на оба крыла.

Весть он тебе — глухая старуха в окне.

Кто-то сошёл с карниза в мёртвую петлю.

Душно от позднего зноя,

От крыш, под которыми бдит безымянное счастье,

Беспомощнее соцветий теперь,

Жду над изголовьем, когда завязь

Кристаллизуется в заочной выси.

Кристаллизуется в заочной выси

Влага, длящая осень.

Бегут к горизонту трубы,

Флейты, челесты — милые сердцу склянки.

Мир спокоен, уходя из себя.

Пятипалые звери покинули край, заноза

Ушла под кожу

И движется к сердцу — глотнуть крови.

Всё умерло, как приготовилось ждать.

Мухи слетелись на тлеющий воздух и впились

За голод вперёд — в слабое тельце твоих пребываний.

Опустела Земля, но бездонны щедроты твои,

Когда монолитны снега, словно белая радужка страха или

Покой мощи.

Покой мощи —

Нагое тело.

Дня корма, для кровного бега

Тело одето снегом.

Не умер, но тлею кровом.

Речка и две голубиные лапки

В доме толкуют о снах.

Тебя играю, но плачу по грому.

Слова и молитвы — одна речь полдня,

Молчит о тебе и сияет о будущем — бедный

Звери стоят у порога, рыщут,

Как будто сошли с карусели — зимняя повесть,

Я умер, но, обещаю, выйду,

Обёрнутый в одежды сказаний.

Обёрнутый в одежды сказаний

Край всё ещё молит: я жажду!

От соли в нём зимы,

От крови — корни и реки.

Вон Эма на холмах под ливнем,

Другая в озёрах,

От ора одна и от луга,

От стада на облаке, от света.

Когда небо кочует, в нём прибыль

Семи лепестков, остальное не видно.

Кто хочет ходит по небу, кто может,

Кто лижет

Венчальные звёзды. Я там, а оттуда

В жасмин кану.

В жасмин кану,

Он тучное облако

От воспоминаний прошедшее цветов,

Шевельни, — обольёт цветами.