Иржи Лангер - Девять врат. Таинства хасидов

Дружба Риженского с Майрличеком была прервана только с уходом Майрла в мир иной. Это случилось под вечер новолунного месяца сивана. В этот вечер сами по себе погасли обе свечи на столе святого Риженского в Садагоре. «Угас великий светоч», — сказал святой Риженский.

Угас великий светоч.

Все вы, коль жить хотите,

в другие Врата со мной войдите

и там прочтите:

как рабби Пинхас синагогу пражскую воздвигает, а знать польская Шаула Вала своим королем избирает. — Как путник пред горой Асамонской от тоски изнывает. — Рабби Пинхас — чудотворец, великий мудрец, а что про осла его говорится?! — И как каждый из нас должен от души веселиться. — Как святой рабби Нафтули стихами в шутку говорит, или как он Небеса до упаду смешит. — Как святой рабби Нафтули наказал дотошного и какого сынка имел ушлого. — О языке немецком и о нашем идише, что краше его намного. — И как Лейзр- габе торговался с Господом Богом. — Как кашель святого не может Лейзра пронять и как реб Нафтули кашлять не мог перестать.

Он пример для поколений, сердец наших упованье,

наш святой — он первый камень мирозданья

учитель наш и господин

СВЯТОЙ РАББИ НАФТУЛИ ИЗ РОПШИЦ,

да хранит нас Свет его заслуг великих!

Вы наверняка знаете Пинхасову синагогу пражскую. Она с такой мудростью глядит на парламент — глядит в немом удивлении и ожидании. Реб Пинхас, ее основатель, был прадедом нашего святого рабби Нафтули Ропшицкого. А пражский рабби Пинхас — личность великая. Он находился в родстве с Шаулом Валом, внуком Меира из Падуи, ученого итальянского раввина. (Того самого раввина Меира из Падуи, который был также предком Карла Маркса.) Шаул Вал был великий мудрец. И был так знаменит во всей Польше — тому уж добрых триста пятьдесят лет, — что польская знать по предложению князя Радзивилла, друга Шаула Вала, избрала его своим королем. Он принял все почести, присущие польским королям, и вписал свои принципы справедливости и человечности в придворную хронику. Но на следующее утро отрекся от престола. Он властвовал всего одну ночь. Реб Пинхас, пражский предок святого рабби Нафтули Ропшицкого, похоронен в Кракове. В нем была воплощена душа раввина Пинхаса бен Яира, полторы тысячи лет тому погребенного в Палестине. Он покоится в прекрасной долине под косогором, на котором стоит, точно приклеенный, идиллический город Сафед. А напротив, на другой стороне этой маленькой долины, величавая гора Асамон застыла в своем вековечном сне. Мне недостает слов, чтобы описать, как печален ее сон и как глубока скорбь, наполнившая сердце мое, когда я впервые увидел эту гору на пути своем в Святую землю. И должно быть, потому так печальна гора Асамонская, что вот уже много столетий глядит на могилу такого великого святого, каким был рабби Пинхас бен Яир. Известно, что рабби Пинхас бен Яир был невиданным чудотворцем. Талмуд рассказывает о нем удивительные вещи. И сообщает нам о необыкновенной мудрости его осла. Он говорит: «Если нашими предками были ангелы, то мы — всего лишь люди. А если предки наши были людьми, то мы уже только ослы. Но в этом случае мы даже отдаленно не можем сравниться с ослом раввина Пинхаса бен Яира».

В осла раввина Пинхаса бен Яира была воплощена душа Исмаила, праотца народа арабского. Вот почему осел этот был таким мудрым. Ибо Исмаил тоже был сыном Авраама, родителя нашего.

Но кажется, прежде всего я хотел рассказать о святом реб Нафтули из Ропшиц. Не сердитесь, что я так отклонился от темы. Вы, наверное, знаете, какие мы, хасиды, многоречивые рассказчики. Но, по правде сказать, мне что-то уже не хочется в эти Ропшицы возвращаться. И не потому вовсе, что они были куда меньшим гнездышком, чем наш Белз, а потому, что там просто мало хасидов. Из благословенных трех тысяч душ — всего лишь каждый третий. И не будь там святого рабби Нафтули, Ропшицы были бы очень печальным местом. Один святой рабби Нафтули умел даже Небеса заставить смеяться.

Как-то раз он отправился в путь к святому Проповеднику в Козницы. Он уж было приблизился к городу, как вдруг — был поздний вечер — вдали заметил свет. Завернув на него, увидел, что он исходит из освещенной хаты. Реб Нафтули вошел. В хате как раз гуляла свадьба, за столом сидели свадебники и невеста с женихом. Но невеста не хотела есть Золотой бульон из одной чашки вместе с женихом. Над свадебным Золотым бульоном из красивых глаз скатилась не одна горючая слеза! И не потому, что Золотой бульон — куриный бульон — бывал так плох. Как раз наоборот! Но как же не поплакать над ним жениху с невестой? Ведь эти два юных существа, возможно, отроду и не видели друг друга, а теперь — на тебе! — должны есть Золотой бульон из одной чашки! Короче, ни за что не хочет невеста есть Золотой бульон, и все тут. Но почему? Да потому, дескать, что нет здесь никакого бадхна . И она была права. Бадхн, то ли комедиант, то ли конферансье по-вашему, обязательно должен быть на порядочной свадьбе. Смешить жениха и невесту — дело святое! Это одна из самых важных обязанностей каждого набожного человека, а так, как делает это бадхн своими ad hoc [19] Для этого случая ( лат. ). сочиненными шуточными рифмами, никому из вас не под силу. Святой рабби Нафтули сразу смекнул, в каком трудном положении оказались эти милые люди, и сердце его наполнилось жалостью. Он весело возвысил свой голос и запел:

Какое там! Он вовсе был не из Копчинца. А был он из Ропшиц. Но именно это ему подходило для рифмы, а что он именитый ропшицкий святой — говорить не хотелось, чтобы простые селяне не напугались. Не долго думая, он засучил рукава и ну сыпать из них рифмы, да так, что и самый опытный бадхн не сравнялся бы с ним. На имя каждого гостя у него была готова ловкая рифма, и всякий раз он попадал в самую точку. Короче, потеха была неописуемая. У невесты от смеха слезы ручьем текли. В самом деле, время близилось к полуночи, а реб Нафтули рифмовал да рифмовал, не зная устали, а свадебники так смеялись, что аж окна звенели. Еще целый месяц потом невеста с женихом за животики хватались и от смеха покатывались, вспоминая эту потеху.

В то же самое время в Козницах пробудился ото сна святой Проповедник, чтобы, как обычно, сотворить полуночную молитву. Он помазал пеплом свой святой лоб и уселся на пороге комнаты прямо на пол.

Но в чем дело? Слова так и вязнут на устах. Недоброе это знамение. Пока стоял на Сионе наш Храм и на алтаре пылал вечный огонь, каждый, кто приносил Господу жертву, мог убедиться, снискала ли его жертва Божию милость или нет. Ежели это был человек праведный, в пламени алтаря являлся ему огненный образ королевского льва, который спускался прямо с Небес и пожирал жертву; но безбожнику в языках пламени являлся образ нечистой собаки. Ныне, когда Храм наш разрушен, у нас уже нет вечного огня на алтаре, а жертвой пылающей стала лишь наша молитва. Но мы все равно знаем, милостиво она принята или нет. Если принята, она вырывается из уст наших так легко и быстро, словно брызжет из наших сердец. Но если наша жертва отвергнута, тогда мы запинаемся, останавливаемся, слова застревают в горле. И понял святой Козницкий, что в эту ночь слезы его нежеланны. Бывало, все сферы помогали ему плакать. Небеса жаждали его святых слез, как поле под паром жаждет весеннего дождя. Ибо в тот день, когда наш Храм Иерусалимский был сожжен, говорит Талмуд, закрылись все врата небесные и уже больше не открылись. Лишь одни Врата слёз не закрывались никогда. Но нынче о нем, о рабби Исрульке Козницком, пожалуй, на Небе даже не вспомнили и плачем его пренебрегли. Конечно, его святой дух мигом распознал причину этого. Сейчас в Небе было не до его плача. В это время острые шуточки святого рабби Нафтули из Ропшиц в том лесном уединении сотрясали все потусторонние миры. Радостью и весельем они наполнили даже самые таинственные покои Господни…