Пётр Загоруйко - Евангелие для цыганского барона

Ваша благодарность мне – пусть будет отдана только Тому, Кто ее действительно заслужил, а потому я не могу брать никаких подарков или награды, принятием которых я бы только подчеркнул то, что они пошли не по тому адресу. Я лишь раб, ничего нестоящий, сделавший то, что и должен был сделать.

Так и вы, когда исполните все повеленное вам, говорите: "мы рабы ничего нестоящие, потому что сделали, что должны были сделать" (Лук. 17,10).

Мать Кольки, не присутствовавшая на собрании вершивших судьбу ее сына и не мечтавшая о великодушии барона, ожидала только кровной мести изо дня на день!

За себя она не боялась, но сын ... Где он сейчас? Выдержит ли ее сердце, сердце любящей матери?

Нет, нет! Не говорите «ее цыганское сердце»! Сердце матери может быть только материнским. Материнское сердце не знает своей национальности, а потому неслышимый крик его белым инеем окрашивает голову, прячет вглубь обезвоженные от слез глаза, стоном души, как раскатистым эхом, ищет помощи рожденному в страдании.

Можете себе представить, как велика была ее радость (имя матери я так и не узнал, может быть потому, что она стала образом всякой матери, ищущей спасения своего сына, дочери?), когда цыганской почтой ей была доставлена открытка для Кольки и сообщение, что «святой, спасший Наиду, выпросил его жизнь вместо вознаграждения для себя», а значит... мести не будет.

Узнав у «почтальонов» день отъезда Голубенко от барона, она поспешила отблагодарить святого. Наняв такси, радостная цыганка поехала к дому барона попрощаться с Андреем, но опоздала... Он уже выехал с Ипаном на «Волге» барона, оставляя среди шахтерского города М. еще один памятник искусства, но что несравненно важнее — еще один памятник христианской любви, — любви, явленной самим Богом.

— Ну что, дядя Андрей, поедем нашей цыганской дорогой, напрямик? — спросил Ипан, предлагая сократить путь, так называемой «цыганской тропой», ведущей вдоль лесополос, соединяющих разбросанные шахты и их отработанные терриконы.

Голубенко, восприняв вопрос Ипана образно, улыбаясь ответил:

— Можно и цыганской дорогой, только бы она вышла на единственный путь жизни и вела к единой конечной цели!

— Я удивляюсь вашей способности переводить обычный разговор на темы из Библии. Откуда это у вас? – спросил сын барона, лихо ведя машину, поднимающую за собой облака пыли.

— Так Господь повелел через апостола Павла: «Слово ваше (да будет) всегда с благодатию, приправлено солью, дабы вы знали, как отвечать каждому» (Кол. 4,6) – вот я и «посолил» твой обычный вопрос.

...Разговор их был прерван появлением встречного автомобиля, мигающего светом фар.

— Что он мигает, наверное, впереди работники ГАИ? – спросил Андрей.

— Нет. Думаю, что едет кто-нибудь из наших цыган, коль едет «цыганской тропой», иначе бы «таксист» никогда не поехал бы по грунтовой дороге.

Такси, метрах в пятидесяти, развернулось поперек дороги, перегораживая путь. Дверь его быстро открылась и к ним навстречу бежала цыганка.

— Что-то случилось? — спросил проповедник. Но Ипан, всматриваясь в бегущую, сказал:

— Думаю, что ничего плохого. Это Колькина мать...

Подбежав, к уже вышедшему из машины Голубенко, женщина рухнула на землю, обхватив ноги святого и, целуя обувь, не смотря ни на что, дала волю слезам, словам, излитым со всей щедростью души, приобретшей потерянного сына.

— Встаньте, что вы делаете!? – пытался поднять ее Андрей, но она еще минут пять удерживала его ноги, словно тисками, распластавшись в пыли. Плечи ее все еще судорожно вздрагивали от рыдания. Наконец, она встала...

О, какими глазами она смотрела на Голубенко! В них было все: благодарность, торжество, восхищение ... Она произнесла всего лишь несколько слов:

— Спасибо тебе, ты вернул мне сына…, единственного. Благослови тебя Бог!

Проповедник подумал: «Вот, наверное, именно так благодарил один из десяти прокаженных, единственный из них, кто по-настоящему оценил явленное чудо Христом».

Некоторое время они сидели, увлекшись разговором, а потом Андрей, спохватившись, извлек из рюкзака сверток с несколькими книгами. Он достал одну из Библий (которые всегда возил с собою) и, извиняясь, сказал:

— Чуть было не забыл. Коля просил меня подарить ему Библию.

Голубенко, открыв обложку, на первом белом листе написал:

"Для благословенного пользования

Колюне от дяди Андрея,

в надежде, что наши вечера бесед

о Боге не останутся бесследными

в твоей душе."

И уже печатными буквами дописал:

Или эта Книга уведет тебя от греха, или грех уведет тебя от этой Книги.

— Вот, пожалуйста, передайте Коле и поцелуйте его за меня. Я думаю, что мы не прощаемся, а пока только расстаемся. Читайте вместе с ним Библию. Она откроет вам новый путь, новую жизнь, счастливую жизнь...

...Голубенко часто навещал Наиду в больнице, моля Бога, чтобы она не только физически была спасена, но и духовно.

По прошествии определенного времени, Андрей был в гостях у барона (хотя последний усиленно просил его переехать и жить вместе, как с братом) в связи с выпиской Наиды из больницы. Сколько радости было при встрече! Первыми словами барона к своей чергэн были:

— Наидочка! Запомни на всю жизнь, это твой спаситель, в твоих жилах течет теперь и его кровь, – и он крепко обнял Андрея.

Но Голубенко ответил:

— Если я и спаситель, то с маленькой буквы. Теперь для вас должно быть совсем неважно то, что моя кровь в ней течет, но весьма важно, чтобы Кровь Спасителя (с большой буквы), проявившего к вам особую любовь и милость, стала вашим истинным Питием, дающим жизнь вечную вам и всем, в ком она будет циркулировать по уверованию.

Во время их разговора подошел Ипан. Андрей, желая подытожить все ранее проведенные беседы о Боге, ещё долго сидел уединившись с сыном барона. Если бы мы подошли к ним, то услышали бы следующий разговор:

— Понял ли ты теперь, Ипан, что такое риск? Поговорка «Риск — благородное дело» далеко не всегда верная, потому что не всякий риск благо родит. «Никто не благ, как только один Бог» (Мат. 19,17). Вот Бог действительно благородный и Его дела прекрасны! Как видишь, нет счастья ни в самом риске, ни в конечной его цели, если зиждется это не на добре в Боге. Риск – это действие на «авось», а вера это единственно правильное решение, причем, открытое Богом; она уверенно присваивает то, что принадлежит будущему. Чаша Христа тоже была для Него риском, но она движима истинным благом и согласована с желанием Небесного Отца, а поэтому риск проклятия для Иисуса оправдался благодатию для всего человечества. Такое мог совершить только Тот, Кто возлюбил мир настолько, что даже Себя не пощадил, чтобы искупить вину грехов всех людей, принявших Его верой. Это риск совсем иного рода, риск высокого духа, движимого любовью Бога.