Пётр Загоруйко - Евангелие для цыганского барона

В мастерской, везде, где это только возможно, были книги, названия которых говорили о многосторонних интересах их собирателя – духовная, справочная, научная, по искусству и его всевозможных ремеслах. Обладателя этой библиотеки никак нельзя было назвать "узколобым сектантом". Знание Библии и разносторонний опыт жизни Андрея не раз повергал противящихся истине, из сильных мира сего, в смятение. Слово Божье он любил особенно, часами углубляясь в него, делая всевозможные заметки, и никогда не отказывался от проповеди, совершая этот труд с особым наслаждением.

Кроме книг и всяческих эскизов и чертежей, набросков и зарисовок, мастерскую наполняли различные гипсовые и формопластовые, клеевые и виксинитовые формы, а также обилие разнообразных инструментов и приспособлений. Всякий, кто хоть однажды заходил в мастерскую, не мог не прикоснуться к чему-то, вызвавшему интерес или восхищение.

Постепенно Андрей привлек к своей мастерской лучшего заказчика. Причиной тому было его особое отношение к работе, аккуратность исполнения, точные сроки, и особенно ценилось его пренебрежительное отношение к спиртному (что редко бывает среди мирских мастеров) и честность, как верующего, которая подкупала заказчика тем, что во время ремонта или художественного оформления интерьера, хозяин дома мог оставить без присмотра любые ценности дома, уехав на 23 месяца и более, будучи уверенным, что все сохранится в целости и сохранности. Кроме этого они знали, что и за всякого человека, взятого им в бригаду, он нес личную ответственность. Сегодня Андрей задержался в мастерской несколько дольше обычного, хотя не было к тому никакой причины. "Пора ехать домой", – подумал он, взглянув на часы. Помолившись на дорогу, он стал выкатывать из коридора велосипед, намереваясь затем замкнуть входную дверь. Как раз в это время к воротам подъехали два легковых автомобиля "Волга", последней модели. Из первой вышел, с особо важным видом и надменным взглядом, пожилой цыган и его сопровождавшая свита, из второй – буквально высыпались несколько цыганчат и бегом кинулись в мастерскую, как будто они были самыми желанными гостями.

Андрей крайне был удивлен такому неожиданному визиту. Но, вдруг, они остановились, как вкопанные, от одного окрика пожилого цыгана:

— Нашты! Кэ мэ! (Нельзя! Ко мне!)

Безоговорочно они вернулись назад, но стояли на некотором расстоянии, не желая получить подзатыльник. Обращаясь к старшему из них, он приказал:

— Жа (иди) в машину!

Приблизившись к Андрею, он также повелительно и бесцеремонно сказал:

— Задержись! Гутар (разговор) будет! Лавэ (деньги) будешь иметь, много лавэ!

Цыган, к которому свита обращалась не иначе, как баро, говорил тоном, не терпящим возражений. Художник-оформитель догадался, что это был цыганский барон. Все говорило об этом: пресмыкание свиты перед ним, его манера приказывать, его необыкновенная холеная наружность, крайнее излишество драгоценностей на пальцах рук, шее; широкий браслет червонного золота, усыпанный бриллиантами, и такой же широкий пояс из золота и платины искуснейшей филигранной работы, роскошная дорогостоящая одежда.

Барон был крайне невысокого роста и необыкновенно тучным. Он напоминал большую бочку, равную в высоте и диаметре. Короткие ноги своей кривизной напоминали подкову. Рот, полный золотых зубов, застывал всякий раз в насмешливом оскале. Ухоженная борода и вычурно закрученные усы, черные как смола, делали его лицо все же интересным. Весь его облик как бы говорил:

— Мне все позволено, мое богатство и власть не знают никаких барьеров на пути к достижению любой моей цели.

Внимательный взгляд Рома (цыгана) окинул всю мастерскую, в которую он вошел почти боком. Минуту помолчав, барон обратился, к уже вошедшей свите, с вопросом:

— Шукир (хорошо) ему живется?

Кто рассмеялся, а кто, сдвинув плечами, испытывающе смотрел на художника, стоявшего еще в молчании, не ожидавшего такого визита незваных гостей.

— Ты лепку в доме Лаварика делал? – спросил цыган.

— Да, – ответил Андрей.

— Будешь после воскресения делать мне в доме все украшение "под ключ", только каждую комнату будешь делать в разных стилях: одну в ренессанс, другую в рококо, третью в барокко и несколько комнат в классике. Вся лепка должна быть в позолоте, сусалку (тончайшие листики золота) я привезу тебе из Москвы. Жить будешь у меня. Кормить буду "до отвала". До сентября все должно быть готово. Успеешь – от меня будут хорошие подарки тебе, жене, детям, не успеешь – на том будь здоров!

Все это барон "выпалил" на одном дыхании, также повелительно, громко, эмоционально.

— Говорят, баптист, ты в Немеции (Германии) был, много красивых домов повидал – вот и покажи на что способен! У меня должен быть самый лучший дом, иначе, какой я баро, сам понимаешь. Быстрым движением Марц, так звали барона, взял кожаную сумку из рук молодого цыгана, извлек большую кипу денег (сколько можно захватить рукой) и с довольным видом, желая прельстить художника, ударил ими по столу.

— Здесь шесть тыщ. Можешь не считать, я человек честный. Это аванс.

Андрей впервые видел "честного" цыгана, еще больше был удивлен тому, что барон даже не спросил его: будет ли он брать этот заказ, имеет ли он время и т.д. Бесцеремонное его отношение показывало, что от такого заказчика надо держаться подальше.

Как бы раскусив мысли художника, барон рукой, только что освободившейся от денег, ударил по руке Голубенко – символический жест, говорящий, что сделка совершена.

— Рано бьешь по рукам, Марц. Ты даже не спросил – могу ли я взяться за эту работу, есть ли у меня желание и возможность, ну а, что до руки – я не цыган и на меня ваши обычаи не распространяются. Деньги ты забери, я работу еще не сделал и не надо меня "покупать". Может быть, после июня я и возьмусь за эту работу, а пока... извини, не могу...

Андрей не ожидал, насколько сильно его отказ ошеломит барона. Марц, никогда ни в чем не знавший отказа, побагровел в долю секунды, готовый испустить гром и молнию. Он был унижен перед свитой и теперь, не желая ретироваться, перешел к методу устрашения.

— Слушай, ты, плешивый, если тебя не будет в моем доме в понедельник, то во вторник по твоей мастерской будет бегать красный петух, а если мусорам пожалуешься – выпустим сироп из макаронин (кровь из жил). Вот так-то! И закрепив цыганской клятвой: "Тэ мэрав тсэ!" (умереть мне) поспешно удалился к машине, каждый шаг испуская ругань, жестикулируя руками и плюя по сторонам.

"Волга", как бы поддерживая настроение хозяина, с ревом рванулась от ворот, а из окон второй, пустившейся вдогонку, высунулись цыганята, показывая язык и рога (торчащие пальцы, приставленные к голове).