Андреас Конанос - Радиобеседы

Я спросил:

— А когда вы снова едете в миссию?

Он ответил:

— Я больше не поеду. Мне сказали, что туда возвращаться по некоторым существующим на то причинам не нужно.

Он рассказывал мне об этом, а лицо его…

— Отче, не огорчайтесь!

— Я не огорчаюсь, я просто говорю.

Я был взволнован. А он нет: спокоен и рассудителен. Я представил на его месте себя: если бы со мной поступили так же, я бы страшно расстроился. Из-за чего? Из-за того, что сломали мою мечту, разрушили мои планы. И потом (те, кто разрушили мои планы) мне говорят: «Чего ты хочешь — вот это? Нет! Ты будешь делать вон то». И каждый монах отвечает: «Ладно, у меня своих планов нет». — «Но разве там тебе не нравилось?» — «Нравилось, но теперь мне понравится на том новом месте, куда меня поставят».

Когда я вернулся со Святой Горы, мне позвонила одна женщина и стала рассказывать, как они с мужем ссорятся из-за того, что один не может пойти навстречу другому и отменить свои планы ради другого. Каждый из них хотел поступать по-своему. Ну разве это не страшно?

То, что переживают монахи как каждодневное упражнение, подвиг и реальную действительность (большинство испытали это на своем опыте), — это ничего не требовать для себя. Ты будешь священником. Буду. Ты не будешь священником. Не буду. Ты пойдешь и будешь, скажем, ловить рыбу для монастыря, а потом нести послушание в библиотеке. Да, мне нравятся рыбки. Мне нравится море, его пучина. Мне нравятся удочки. Мне всё нравится. Прекрасно, и пускай тебе нравится всё! Это смирение, эта готовность к изменениям размягчит твою душу, ты сможешь легко к ним приноравливаться, не будешь таким твердолобым и требовательным. Если бы это (послушание) было и у нас в городах, то супружеские пары были бы очень счастливыми, а семьи радостными. Люди уступали бы один другому.

Отказ этого монаха от своего желания стал мне добрым уроком.

Я сказал ему:

— Отче, я хочу, чтобы ты знал: твоя миссия продолжается… теперь на другом уже уровне! Твой поступок увидели и отцы в монастыре (они же осведомлены, чем ты занимался), и другие люди, и в миссии тоже об этом узнают: ты вернулся не потому, что имел к кому-либо неприязнь, или с кем-то поссорился, или не хотел продолжать, а потому, что более всего желаешь исполнять волю Божию, явленную через твоего духовного отца. Это великое служение! Ты и меня сейчас катехизируешь, и по отношению ко мне ты совершаешь миссионерское служение. Покинув миссию в Африке, ты остаешься миссионером. Потому что ты молчишь, когда тебе есть многое что сказать. А если говоришь, то о чем? Твои слова — это: «смирение», «послушание», «любовь к Богу», «жертва», «полагаюсь на Бога», «вверяю себя Ему», «успокаиваюсь». Ты, как говорят святые, подобен шару, который, когда его катишь по поверхности, по земле, катится в любом направлении. У него нет углов, которые могли бы ему помешать. Куда его катят, туда он и катится. Ты тоже научился этому и подобен шару в руках Божиих. И Господь катит тебя туда, куда захочет, а ты не сопротивляешься. Ты словно осенний листочек, упавший на двор. Ветер взметает сухие листья, и ты видишь, как они перекатываются так-так-так, переворачиваются, переворачиваются и где-то останавливаются. И потом снова порыв ветра их поднимает и несет дальше. Эти листочки не имеют никаких притязаний, не идут наперекор дыханию Божию, дуновению этого ветерка.

Монахи именно так живут. Хорошие монахи. А если кто-то подвизаться не хочет, он и в монастыре может быть напористым и требовать: «Нет, я хочу то-то» или идти обходным путем, чтобы достичь своей цели. Но сейчас мы говорим о человеке, который подвизаться хочет. И — я не обманываю тебя — лицо этого человека совершенно безмятежно. Мне бы всякий раз не хватало такого душевного равновесия. Поэтому меня оно восхищает. Я тоже хотел бы реагировать, как он, когда что-то отменяется в моей жизни. Ведь если ты что-то делаешь для Бога, то прилепляешься не к тому, что ты делаешь, но к тому, «другому» (послушанию. — А.Н. ), о чем мы сказали… Если Ты хочешь, чтобы я отправился в миссию, то я отправлюсь ради Тебя. Моя радость — это не миссия ради миссии, но миссия ради того, что Ты этого хочешь. Через миссию я являю свою любовь к Тебе. Но если я знаю, что Ты хочешь, чтобы я любил Тебя через возвращение, чтобы я сел в самолет (сказал мне тот монах, который собрал свои пожитки, свои вещи и вернулся), то я стану любить Тебя так! Потому что для меня главное — любить Тебя независимо от того, как Тебя любить!..

Помню, однажды я поехал проводить беседу, и произошла накладка (людей не проинформировали). Ответственные всё организовали, а сообщить народу о дате встречи забыли. Я ехал туда и дорогой радовался — я не знаю, то ли я радовался от того, что буду говорить о Христе, то ли от того, что буду выступать. Это две разные вещи. Одно — когда ты идешь что-то делать именно во славу Божию, а другое — потому что тебе приносит удовлетворение то, что ты делаешь. И вот я еду на эту беседу. Прихожу в условленное место, а там никого нет! И успокаиваю себя: подойдут. И вот появляется священник и говорит:

— Отче, никто не придет. Прости меня, мы никого не предупредили.

Я спустился с неба на землю… и говорю (про себя): «С вами всё в порядке? И что это вообще такое! Я проделал длинный путь, чтобы провести эту беседу, а на нее никого не пригласили!» Внешне я, конечно, улыбался и успокаивал его:

— Ничего страшного, не переживайте! Что теперь поделаешь! Произошла ошибка.

Внутри же был весьма раздражен… А если бы я в самом деле любил Бога и только Его, то должен был бы подумать: «Господи, Ты так захотел, так и случилось».

Вот и еще одна подлинная причина случившегося: Бог хотел уберечь тех людей от моих слов, полных эгоизма, себялюбия и самолюбования. Лучше вечер провести в тишине, чем слушать проповеди несмиренного проповедника. Так я должен был бы сказать себе, а не осуждать тебя. Ведь это так и есть на самом деле, но тогда мне это даже не пришло в голову. Вот о чем меня заставил задуматься тот монах, сумевший отказаться от своего устремления.

Добрый пример мне показали и другие монахи. Смиренные. На Святой Горе есть большое смирение, дорогой мой, это правда. Я часами думаю об отцах-святогорцах и прихожу в величайшее умиление только от того, что существуют эти фигуры, закутанные в черное, и ты даже не знаешь точно, кто из них кто. Ты видишь черный силуэт, проходящий рядом с тобой, и не знаешь, кто он. И ему неважно, чтобы ты это знал. Он человек, который любит Христа. И больше ничего. Он человек, который отсылает тебя ко Христу и показывает тебе Христа. И больше ничего. Зачем тебе знать, кто он? Как меня зовут, откуда я родом, сколько мне лет, на кого я учился… Пусть тебя не интересует ничего из этого. Я живу ради Христа! Если ты хочешь знать что-то обо мне, знай одно: я молюсь…