Андреас Конанос - Радиобеседы

Один монах говорит: «Если ты хочешь что-то узнать обо мне, знай одно: если сейчас ты откроешь мое сердце, там золотыми буквами начертано имя Господа Иисуса Христа!Знай это! Больше ничего я не хочу, чтобы ты знал обо мне. Ничего другого».

Это хороший мне урок! Он доходит до самого сердца! Образы смиренные, лица благословенные, благодатные, святые, прекрасные, как того желает Бог!

Один раз, когда мы сидели и ели за столиком, я взглянул напротив себя. Там стоял еще один столик для рабочих-мирян, которые трудятся в монастыре. За ним я приметил одного, в такой шапочке, какие носят молодые люди, катаясь на горных лыжах. Этот юноша смотрел на меня. Но поскольку он был в шапочке, то я не мог точно разглядеть черты его лица и так и не понял, кто он. А он всё смотрел на меня…

Какое-то время назад в воскресение (прошло уже много — где-то около шести — месяцев с той поры) я встретил в церкви одну маму, мою знакомую.

— Как поживает ваш сын? Я давно — уже несколько лет — его не видел.

Мать разрыдалась:

— Разве вы ничего не знаете?

— А что я должен знать?

— Мой сын подсел.

— На что?

— На иглу.

— Да что вы говорите! Неужели правда?..

Я знал этого мальчика с ангельским, целомудренным лицом. Благословенный отрок, очень радостное создание.

— Оставьте, отче, для нас это настоящая трагедия. Он сбился с пути.

И она опять пустилась в слезы…

Я тоже был потрясен тем, что услышал. Я просто оставался после литургии в храме, чтобы поздороваться с некоторыми из прихожан перед тем, как уходить домой. Но этот разговор ошеломил меня.

Я говорю:

— А где я могу его найти? Я хочу позвонить ему.

— Вы не сможете найти его.

— Скажите мне, где он, и я пойду туда.

— Ну где ему быть, батюшка! Шляется по Омонии [8] Площадь в Афинах, где обычно собираются наркоманы. !!! Там вы его найдете (если найдете).

— Он станет со мной разговаривать?

— Я не знаю, поймет ли он вас, сможет ли, будет ли его мозг не замутнен в тот момент.

Я встал и пошел. Я искал его там, на Омонии, где и раньше я видел таких, как он, наркоманов, которые падают прямо на тротуар, принимают дозу, действующую в течение нескольких часов, а они сидят с остановившимся взглядом и т. п. И вот я ходил и искал его повсюду, обошел все закоулки, но не нашел того, кого искал. И я спрашивал себя: что же теперь с ним будет? Я говорил: «Боже мой, помилуй это дитя». Ну как такое могло случиться?! Чтобы такой славный юноша и втянулся в наркотики! Как он мог сбиться с дороги! Я молился об этом юноше…

А теперь на Святой Горе, в трапезной монастыря, где я обедал и разглядывал сидящих напротив меня людей (как я уже говорил), на меня смотрел один человек. И когда я выходил из трапезной, он прошел передо мной. Он тоже не понял, кто я, но когда он (тот, кто смотрел на меня) оказался на близком от меня расстоянии, я его узнал. Это был он! Тот юноша, которого я не видел уже шесть-семь лет, а в это время он увлекся наркотиками. Я был потрясен!.. Смотрю на него, останавливаю и говорю: «Это ты?» Он воскликнул: «Отче!» И давай меня целовать. Он целовал меня так, как целовал бы своего родного отца, в щеку, а не так, как священника, благоговейно. Потому что этим детям, им недостает нежности, любви, тепла. Не то что бы этого не было у него в семье, но таким подросткам просто всегда недостает любви. И особенно теперь, когда они страдают. Он схватил меня за руку и не отпускал ее. Его рука дрожала, тряслась от… не знаю (это люди с расшатанной нервной системой). У него была такая чувствительность, что его рука дрожала, как у старенького дедушки. Я чувствовал эту дрожь в своей руке, в своей ладони, а он не отпускал меня.

Я спросил его:

— Как твои дела?

— А вы разве не знаете?

— Знаю и очень рад, что тебя встретил. Ты для чего сюда приехал?

— Я приехал сюда и здесь ищу помощи у Божией Матери. Я молюсь, хожу на службы, немного помогаю делать разные работы в монастыре, чтобы очистить свой организм, успокоиться и пережить то, что со мной случилось. Иногда я еду в город, но тогда снова втягиваюсь, возвращаюсь к прежней жизни, падаю, встаю…

— Знаешь, что я скажу тебе? Бог, Божия Матерь не оставят тебя. У тебя, как у каждого человека, есть свой путь в жизни. Не разочаровывайся. Не отчаивайся. Делай то, что можешь. И еще раз хочу тебе сказать: я рад, что встретил тебя здесь. Я искал тебя, знаешь где? На Омонии. И теперь я рад, что ты находишься в объятиях Богородицы, здесь, в Ее саду!

Он растрогался и спросил:

— Во сколько отходит ваш корабль?

— Сейчас уже отходит, в 10:20.

— Мы еще увидимся, я приду проводить.

И он пришел, чтобы провести со мной последние десять минут, чтобы сказать мне о том, о чем он не мог сказать все эти годы… чтобы наговориться за всё это время, что мы не виделись. Он побежал и принес мне фотографии своей семьи, своих любимых людей. Мы трогательно беседовали. Он смотрел на меня, просил меня молиться. Он целовал мою руку, пытаясь жадно ощутить тепло, и любовь, и нежность (и отеческую, и материнскую одновременно) — всего этого так недоставало этому юноше. И я говорил: «Христе мой, какое чудо!»

И я хотел позвать сюда одного тележурналиста (не называю имен), г-на N, с канала N, где непрерывно порицают, поносят, обвиняют Церковь… позвать его сюда и сказать: «Возьми интервью у этого юноши!» Приди сюда и скажи ему то, что ты говоришь всем, о Церкви и о монахах! Почему ты в самом деле так ведешь себя — поносишь, не любишь Церковь? Приходи сюда и расскажи ему. Знаешь, что он скажет тебе на это? Он скажет, что здесь я обрел цель и смысл жизни. И если бы я здесь не оказался, то я бы погиб, покончил бы жизнь самоубийством, сошел бы с ума, дойдя до крайнего падения. Вот она, Святая Гора, мистическая, сокровенная. Вот оно, приношение тех, кого ты никогда не услышишь на телевидении, на главных каналах, в новостях, потому что — ты и сам об этом говорил — это просто-напросто не продается. Но оно затрагивает человека за живое, и тогда он начинает каяться, выключит телевизор, и ты потеряешь работу. Что ты тогда станешь делать? Поэтому ты и сам говоришь: чтобы удержать аудиторию и иметь высокие рейтинги, надо давать в эфир скандалы, безобразия, грехи, хаос. А передо мной оправдываешься: «Так разве это не происходит на самом деле?» Происходит, но ведь происходит и хорошее! Есть и эти дивные проявления красоты, святости, здоровья в болезни, приношения в бессилии. Любви, горячего объятия и поцелуя, когда один чувствует необходимость в том, чтобы другой его обнял и проявил к нему любовь и нежность. Почему же об этом ты не рассказываешь? А всё это есть на Святой Горе.

Вот такую Святую Гору я полюбил. Вот такая Святая Гора тронула мое сердце, и я уехал преисполненный счастьем, силой, утешением, умилением, покаянием. Но эта поездка показала мне и мои проблемы. Кто-то сказал: «Всякий раз, когда я еду на Святую Гору, то выношу для себя нечто особое». Смотри, сколько разных вещей я рассказал тебе сейчас, увидев это всего за четыре-пять дней, проведенных на Афоне. И когда я добрался до аэропорта, откуда был мой рейс в Афины (я нашел дешевый авиабилет — я говорю об этом, потому что многие смущаются, если слышат, что ты возвращался на самолете, они считают, что ты отдаешь за билет сотни евро, а на самом деле билет стоил всего 35), ко мне подошли немцы, семейная пара, с коробочкой, в которой лежали их обручальные кольца, и обратились ко мне по-немецки, я не всё понял.