Никодим Святогорец - Невидимая брань (издательство «ДАРЪ»)

Если ты, брат, нарисуешь на хартии своего воображения такие помышления и представления, то не только избавишься от непотребных воспоминаний и злых помыслов, но приобретешь и великую похвалу в день Суда за такой подвиг, как предвещает тебе св. Василий Великий в слове о девстве, говоря, что «каждый человек, в этом теле живущий, походит на живописца, рисующего какой-нибудь образ в сокровенном месте. Как этот живописец, когда, кончив картину, вынесет ее из сокровенности на выставку, хвалим бывает зрителями, если хороший избрал для нее предмет и нарисовал его хорошо, и напротив, бывает порицаем, если и предмет избрал дурной, и нарисовал его плохо; так и каждый человек, когда по смерти предстанет на суд Божий, будет похвален и ублажен Богом, Ангелами и святыми, если украсил свой ум и свое воображение светлыми, божественными и духовными образами и представлениями, и напротив, будет посрамлен и осужден, если наполнил свое воображение картинами страстными, срамными и низкими. И св. Григорий Солунский выражает удивление тому, как от воздействия чувственных вещей в душе через воображение водворяется или умный свет, доставитель вечно блаженной жизни, или мысленный мрак, ведущий в адскую тьму (греч. «Добротолюбие», с. 969).

Знай, однако ж, что я не то хочу тебе сказать, чтобы ты всегда занимался этими одними помышлениями, нет, но употребляй их только иногда, пока ум твой, утомившийся держать себя в теснотах сердца, отдохнет. Когда же отдохнет, возвращай его опять в сердце и заставляй держать себя без мечтаний и образов в сердечной памяти о Боге. Потому что как все раковинные и черепокожие животные не находят себе покой нигде, как только в своих раковинах, в которых укрываются как в доме, так и ум естественно нигде так не упокаивается, как в храмине сердца и во внутреннем человеке, где, укрываясь как в крепости, благоуспешно ведет он брань с помыслами, врагами и страстями, там же, внутри, кроющимися, хотя большая часть людей этого не знает.

Что страсти и помыслы кроются внутри нас, в сердце, и оттуда исходят и борют нас, это не моя мысль. Слушай, что говорит Господь: из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления – это оскверняет человека (Мф. 15,19–20). И то, что враги наши, демоны, укрываются около сердца, не мной придумано. Так учат св. отцы. Из них с большей определенностью изъясняет это св. Диадох, говоря, что прежде св. крещения Божественная благодать подвигает человека на добро вовне, и сатана кроется в глубинах души и сердца; после же того, как примет человек св. крещение, демон витает вне сердца, а благодать вселяется внутрь («Добротолюбие», ч. 4, гл. 76). Впрочем, и после крещения, говорит он далее (там же, гл. 82), попускается врагам нашим бывать в глубине тела нашего, как бы на поверхности сердца, для испытания произволения нашего; и отсюда коптят они на ум мокротностью плотских сластей. С этим согласно учит и св. Григорий Богослов, толкуя, что сказанное Господом о том, как нечистый дух исходит из человека и опять возвращается в него на наибольшее ему зло (см. Мф. 12, 43–45), бывает с крещеными, когда они вознерадят о пребывании в сердце. «Изгнанный крещением нечистый дух, говорит, не любя быть бездомным, ищет покоя, скитаясь там и сям; и не находя его, возвращается к дому, из которого вышел, потому что бесстыден. Если найдет, что Христос, держимый вниманием и любовию крещеного, водворился и пребывает на месте, из которого он изгнан, т. е. в сердце, то снова отраженный уходит без успеха. Если же найдет в ком свое прежнее место пустым, никем не занятым по отсутствию внимания к Господу и памяти о Нем, то поспешно входит, с большей против прежнего злобой. И бывает тому человеку последнее хуже первого (Сл. 40-е). Я намеренно распространился об этом, чтобы сильнее расположить тебя неотходно пребывать внутри сердца с памятью о Господе Спасителе и молитвой к Нему, если желаешь всегда являться победителем в смущениях помыслами и страстными движениями, навеваемыми на сердце. Когда ты там с Господом, враг не посмеет подойти.

Кроме всего этого, говорю тебе, бодрствуй над собой и не давай своему воображению и памяти вспоминать прежде виденное, слышанное, обонянное, вкушенное и осязанное, особенно, что было в этом срамного и непотребного. В этом и состоит преимущественно наша брань, и она труднее и неотвязчивее брани с чувствами или употреблением их. Всякий из борющихся знает это по опыту. Чтобы не воспринять что-либо соблазнительное каким-нибудь чувством, с этим управиться легко; но по восприятии управляться с воображением и памятью о том очень трудно. Чтобы, например, видеть или не видеть какое лицо, или посмотреть на него страстно или бесстрастно, это не так трудно и не представляет большой брани; после же того, как увидишь и взглянешь на него страстно, уже не легко, а требуется большая брань и немалый подвиг, чтобы изгнать из своей памяти воображение этого лица. И враг может играть твоей душой как мячиком, перебрасывая внимание от одного воспоминания на другое и под ними шевеля пожелания и страсти и держа тебя таким образом в страстном настроении. Поэтому и говорю тебе: бодрствуй и более всего смотри за воображением и памятью.

Как всякий христианин имеет неотложный долг, когда потеряет сердечный мир, делать все от него зависящее, что может способствовать к восстановлению его, так не меньше того обязательно лежит на нем не допускать, чтобы какие-либо случайности текущей жизни возмущали этот мир: разумею болезни, раны, смерть сродников, войны, пожары, внезапные радости, страхи и скорби, воспоминания о прежних проступках и ошибках, словом – все, чем обычно волнуется и тревожится сердце. Потому обязательно не допускать тревог и волнений в таких случаях, что поддавшись им, человек теряет самообладание и лишается возможности ясно понимать события и верно видеть подобающий образ действования, а то и другое дает врагу доступ взволновать его еще более и направить на какой-либо шаг, трудно поправимый или совсем непоправимый.

Я не то хочу сказать: не допускай скорби, потому что это не в нашей власти, а то: не допускай скорби возобладать твоим сердцем и взволновать его, держи ее вне, за пределами сердца и спеши так ее умягчить и укротить, чтобы она не мешала тебе и здраво рассуждать, и право действовать. Это, при помощи Божией, в нашей власти, если у нас в силе нравственно-религиозные чувства и расположения.

Из прискорбностей каждая имеет свои особенности и против каждой есть свои приемы; но я говорю вообще о них, разумея общее их свойство – растревоживать и возмущать душу, и имея в мысли предложить тебе общее против этого средство. Средство это – вера в благое Провидение, устрояющее течение нашей жизни со всеми ее случайностями, в личное каждому из нас благо, и благодушная покорность воле Божией, выражающейся в нашем положении, по которой в глубине души взывалось бы: «Да будет воля Божия! как Господу угодно, так и будет во благо нам». Это благо в разных лицах сознается и чувствуется по-разному. Один сознает: это благость Божия ведет меня к покаянию; другой чувствует: ради моих грехов послал мне это Господь, чтобы очистить меня от них, несу епитимью Божию: третьему приходит на мысль: испытывает меня Господь, искренно ли я служу Ему. Смотрящие со стороны на подвергавшегося скорбям могут подумать и четвертое: это ему, чтобы явились на нем дела Божии. Но такое решение может иметь место не иначе, как по окончании прискорбностей, и именно при явной помощи Божией. В душе же скорбящего уместны только три первые чувства. И они все такого свойства и силы, что какое бы из них ни пришло на сердце, всякое сильно утишить поднимающуюся бурю скорби и водворить в сердце мирное благодушие.