Рудольф Штайнер - Мой жизненный путь

Таким образом, чувственный мир в действительности является духовным миром. И с этим осознаваемым духовным миром живет душа, распространяя над ним свое сознание. Цель процесса познания — это сознательное переживание духовного мира, перед лицом которого все сводится к духу.

Я противопоставлял феноменализму мир духовной действительности. Эдуард фон Гартман полагал, что я остаюсь в пределах феноменов и только отказываюсь, исходя из них, делать заключение об объективной действительности. Таким образом, ему представлялось, что своим образом мышления я обрекаю человеческое сознание на то, что оно вообще не сможет приблизиться к какой-либо действительности, а будет пребывать в рамках иллюзорного мира, существующего лишь в представлении души (как феномен).

Моему исканию духа посредством расширения сознания противопоставлялся взгляд, согласно которому "дух" живет только в человеческом представлении, а вне его может только мыслиться. Такова была, в сущности, точка зрения эпохи, в которой надлежало появиться моей "Философии свободы". С этой точки зрения переживание духовного сводится к переживанию человеческих представлений. А от них невозможно найти путь к действительному (объективному) миру духа.

Я хотел показать, как в субъективно переживаемом вспыхивает объективно духовное и становится истинным содержанием сознания. Эдуард фон Гартман возражал на это, что человек с подобными представлениями пребывает в иллюзиях чувств и говорить об объективной действительности не может.

Мне стало ясно, что Эдуард фон Гартман отнесся недоверчиво и к моему "этическому индивидуализму".

Ибо на чем основывался он в моей "Философии свободы"? В средоточии человеческой душевной жизни я видел совершенную связь души с духовным миром. Я пытался представить дело так, чтобы свести на нет одно мнимое затруднение, которое смущало очень многих. Обычно предполагают, что душа — или "Я", — чтобы познавать, должна отличаться от познаваемого и не должна сливаться с ним в одно целое. Но это отличие возможно также и тогда, когда душа движется, подобно маятнику, между единобытием с духовно-сущностным и осознанием самой себя. Погружаясь в объективный дух, она становится "бессознательной", а осознавая себя, вносит в сознание духовно-сущностное.

Если возможно погружение индивидуальности человека в духовную действительность мира, то в этой действительности может быть пережит и мир нравственных импульсов. Нравственность получает содержание, которое из духовного мира раскрывается в человеческой индивидуальности, и расширенное до духовного сознание достигает созерцания этого откровения. То, что побуждает человека к нравственному поступку, есть откровение мира духа при переживании душой этого мира духа. И подобное переживание происходит в пределах собственной индивидуальности человека. Если человек, совершая нравственный поступок, видит себя во взаимоотношении с миром духа, то он переживает свою свободу. Ибо духовный мир действует в душе не как необходимость, а так, что человек свободно развивает активность, побуждающую его к восприятию духовного.

Показать, что чувственный мир является в действительности духовной сущностью и что человек как душевное существо, благодаря истинному познанию чувственного мира, живет и действует в духовном, — являлось одной из целей моей "Философии свободы". В признании нравственного мира, бытие которого раскрывается в переживаемом душой духовном мире и позволяет человеку свободно приблизиться к себе, — состояла ее вторая цель. Поэтому нравственную суть человека следует искать в его совершенно индивидуальном сродстве с этическими импульсами духовного мира. Первая и вторая части "Философии свободы", как я это ощущал, составляли один духовный организм, являлись настоящим единством. Но Эдуард фон Гартман полагал, что они произвольно притянуты друг к другу как теоретико-познавательный феноменализм и этический индивидуализм.

Форма, которую приняли идеи, изложенные в книге, была обусловлена тогдашним моим душевным настроем. Благодаря переживанию мной духовного мира в непосредственном созерцании природа раскрывалась мне как дух; я хотел создать науку о природе, сообразную с духовным. Нравственный мир открывался созерцательно самопознающей человеческой душе как ее всецело индивидуальное переживание.

Источником формирования идей для мой книги являлось духовное переживание. И прежде всего это антропософия, которая ориентирована на природу и на положение человека в природе с индивидуально присущей ему нравственной сущностью.

"Философия свободы" как бы выделила из меня и послала во внешний мир то, что выразилось в первую эпоху моей жизни как идеи, сформированные благодаря вызванным судьбой переживаниям естественнонаучных загадок бытия. Дальнейший путь представлялся мне теперь лишь борьбой за формирование идей, относящихся к духовному миру.

Познания, приобретаемые человеком из внешнего чувственного наблюдения, были описаны мной как внутреннее антропософское переживание духа человеческой душой. То, что я не употреблял тогда слова "антропософия", вызвано тем, что душа моя в первую очередь стремится к созерцанию, а не к терминологии. Для меня было важно выработать прежде всего идеи, которые могли бы дать представление о переживании человеческой душой мира духа.

Внутренняя борьба за такое формирование идей стала содержанием отрезка моей жизни с тридцати- до сорокалетнего возраста. Судьба предназначила мне тогда такую внешнюю деятельность, которая не соответствовала моей внутренней жизни в той мере, чтобы суметь выразить ее.

В этот же период произошло мое вступление в область духовного переживания, в которой пребывал Ницше.

Мое первое знакомство с сочинениями Ницше приходится на 1889 год. До этого я не читал ни одной его строчки. На содержание моих идей, нашедших выражение в "Философии свободы", его идеи не имели никакого влияния. Читая Ницше, я ощущал притягательность его стиля, который выработался из его отношения к жизни. Душа его ощущалась мной как некое существо, которое с унаследованным и приобретенным через воспитание вниманием прислушивалось ко всему тому, что было создано духовной жизнью его эпохи, и вместе с тем постоянно носило в себе ощущение: какое мне дело до этой духовной жизни; должен существовать иной мир, в котором я мог бы жить; в этом же мире мне многое мешает в жизни. Это чувство сделало его вдохновенным критиком своего времени, но таким критиком, которого собственная критика привела к болезни. Ему пришлось узнать болезнь, и о здоровье, о своем здоровье он мог только мечтать. Сначала он пытался претворить свои мечты о здоровье в содержание своей жизни и подобно Рихарду Вагнеру, Шопенгауэру и современному "позитивизму" мечтать так, словно грезы в своей душе хотел претворить в действительность. Но однажды он понял, что все это только грезы. И тогда он со всей силой, присущей его духу, стал искать действительность. Действительность, которая должна была "где-то" существовать; однако он нашел не "путь" к этой действительности, а лишь тоску по ней. И тоска стала в нем реальностью. Он грезил дальше; но могучая сила его души создала из грез внутренние, человеческие реальности, которые парили свободно, без тяжести, издавна присущей человеческим идеям, в духовно-радостном, однако омраченном "духом эпохи" душевном настрое.