Александр Силаев - Философия без дураков [Как логические ошибки становятся мировоззрением и как с этим бороться?] [litres]

Тиранофилы идут коротким путем, оптимизируя состояние своей психики. Они напоминают ребенка, который играл в прятки, зажмуривая глаза. Пока его не нашли, он отлично спрятался. Но кажется, нет такой ситуации, которая бы 100-процентно исключала зажмуривание. «Вчера арестовали твоего друга!» – «Как жаль, что этот гад был мне другом». Можно арестовать его самого, и он скажет, что это ошибка и надо писать властям, лучше всего – главному.

Люди вообще склонны доверять и переоценивать. Просто потому, что это приятнее, чем недоверие и перепроверки. Диктатура просит о доверии, а это уже в нашей природе. К иллюзии кайфа (любить приятнее, чем ненавидеть, в том числе любить власть) добавлены иллюзии авторитета и стадных чувств. Занятие групповой любовью к авторитету – для обычной психики это три в одном, три счастья зараз. В дополнение к этому диктатуры, обычно проигрывая в цифрах, пытаются отыграться на картинках. А картинки людям ближе.

Наконец, особенно слабым приятно ассоциировать себя с силой. На этом зачастую основан союз диктатора и социальных низов против средних страт. Чем выше поднимаешься из низов, тем меньше ловишь чужой отраженный свет, тебе просто это не надо. Поэтому самые жестокие диктатуры обычно самые «народные». Никакая олигархия не позволит себе того, что может позволить народная власть.

Каждая крупная страна по ходу истории стремится обзавестись своим любимым (пусть и не всеми) тираном. В России это Сталин. У нас не очень правильно спорят о роли его личности. Зовут экспертов в студию. Далее раскладывают по кучам «достижения» (выигранная война, индустриализация, урбанизация) и «грехи» (репрессии, голод, страх). Если ты по ориентации патриот, тебе полагается упирать на «достижения» и преуменьшать «грехи», либералу положено наоборот.

Но, строго говоря, там вообще нет достижений.

Чтобы понять роль элемента в системе, представьте, что бы было с системой без него, с другим элементом на его месте. Учитывая эту поправку и начальный расклад сил, Сталин, например, не вносил большой вклад в Победу, что считается его главным успехом, скорее наоборот . Начнем с того, что Гитлер по начальным условиям, вероятно, вообще не мог выиграть Вторую мировую, вопрос был, как быстро и как именно он ее проиграет. Не верите, посмотрите на расклад сил у блоков в 1939 или 1941 годах. Танки, самолеты, число солдат, промышленный потенциал. И вероятно, Лев Троцкий, создавший Красную Армию, на месте Сталина сделал бы то же самое быстрее и проще – например, заняв Берлин в 1943 году и сэкономив 10 миллионов жизней. Наверняка почти любой, кого можно представить на месте Сталина, был бы успешнее: от Тухачевского до белых генералов и любого царя из династии Романовых. Мы сейчас не будем углубляться в историю, но можете, при желании, углубиться сами.

Наконец, ряд историков полагает, что войны можно было избежать, если бы в 1939 году СССР примкнул к союзу Англии и Франции, а не заключил договор с Германией. Об этом, конечно, нельзя судить наверняка. Останемся при том, что мир имеет вероятностный характер. Но тогда можно сказать, что пакт Молотова – Риббентропа, конечно, повысил, а не понизил вероятность войны, и здесь вклад первого лица несомненен.

С индустриализацией и урбанизацией еще проще: это происходило неизбежно в любой стране, при любом режиме. От личности правителя зависело, как именно это будет происходить. Как быстро и какой ценой. Темпы экономического роста при Сталине не были выше, чем в США на протяжении всего XX века (с 30-ми годами некорректно сравнивать из-за Великой Депрессии). Темпы не были выше, чем при последнем Романове до 1913 года и при нэпе, скорее даже несколько ниже. А цена была гораздно выше, если мы считаем, что лагерная дисциплина, террор и голод входят в цену.

Подробнее по теме можно посмотреть статистику в работе «Was Stalin Necessary for Russia's Economic Development?» Anton Cheremukhin, Mikhail Golosov, Sergei Guriev, Aleh Tsyvinski. Это академическая статья. Проще и лаконичнее, но также от профессора-экономиста изложено в «Мифах об „эффективном менеджере“ Сталине» Максима Миронова.

Сталин считается жестоким правителем, но «эффективным менеджером». Однако в том и дело, что он неэффективный менеджер. Вождь сопровождал большие процессы, делая их хуже, чем они были бы со средним возможным сопровождающим в его позиции. Нам предлагают выбирать из двух куч (и всегда заранее понятно, кто что выберет), но одна из них лишь мерещится. А вторая реальна. Те, кого мы могли бы представить на месте Сталина (Романов, белые генералы, красные генералы, коллеги по Политбюро), решали бы схожие задачи, но не такой ценой. В 20-е годы или при последнем царе, например, такого террора не было, а экономический рост был.

Вообще, это худший тип политика для страны, эффективный в достижении и удержании власти (этого не отнять!) и гораздо менее эффективный в управлении. Между тем вот его недавние рейтинги (данные организации «Левада-центр»).

Предлагалось ответить на вопрос: «Сталин – мудрый руководитель, который привел СССР к могуществу и процветанию?» Заметьте, как вырос за 10 лет процент одобрения.

Уверенная победа сталинизма со счетом 57 к 18 %.

Вопрос, откуда взялся этот процент симпатии, в большей мере к когнитивисту и психологу, нежели политологу. Если бы люди действовали как рациональные агенты, раздающие оценки в своих интересах, этих процентов не было бы. Если глава семьи издевается над всеми четырьмя домочадцами, естественнее будут четыре ненависти, а не долгая дискуссия и разделение голосов 3 к 1 в пользу домашнего насилия.

Как большинство когнитивных искажений, тиранофилия дает тактический бонус (с ней какое-то время приятнее жить), но чревато стратегическим фиаско. Так, шансы погибнуть в сталинском СССР были выше у образцового сталиниста, чем у того, кто ненавидел систему и вождя. Второй не ждал бы милостей там, где следует готовиться к худшему, и был бы лучше готов: уехал бы из страны или в глубинку, затаился, колебался вместе с линией партии.

Это парадокс системы: она больше способствовала выживанию приспособленцев, чем искренних сторонников. Но только приспособленец мог это понять.

В случае более мягких диктатур правило было бы мягче, но схожим. Недоверие адаптирует лучше, чем слепое доверие. Хотя бы потому, что оставляет своему носителю больше степеней свободы.

Все выгодные стратегии, которые может практиковать доверяющий власти (например, работать на нее, если это выгодно), может практиковать и не доверяющий (хотя это сопряжено, мягко скажем, с этической гибкостью).