Сергий Овсянников - Книга про свободу. Уйти от законничества, дойти до любви

Есть прекрасная фраза святителя Феофана Затворника: «многозаботливость, точащая сердце, и покоя ему не дающая» [31]. Заботишься ты о многом, а результат какой? Покоя нет, потому и не слышно ничего.

Авва Евагрий Понтийский различал помыслы ангельские, человеческие и бесовские [32]. И целую главу авва Евагрий посвящает бесу-«скитальцу», о котором пишет так: «Он водит ум из города в город, из селения в селение, из дома в дом; сначала устраиваются простые встречи, затем происходят беседы со знакомыми… Вследствие таких [мнимых] встреч губится собственное [мирное] состояние [души подвижника]» [33]. Помыслы – мнимые встречи, мнимые мысли, которые, как воры, крадут мирное состояние души.

Как же с этим воровским нашествием справиться? Первое средство такое: перестань ходить, побудь здесь и сейчас. Пребывай в настоящем. Иными словами: хватит ходить в пространстве, подумай о времени своей жизни и постарайся в это время попасть. Побудь во времени, которое называется «сейчас».

Нам свойственна привязанность к зрительным образам, а потому мы и говорим: «сигнал проходит путь». Но так ли это? Ведь струна, которая порождает звук, не проходит никакой путь, она генерирует звук, она дрожит – мы слышим ее переживания, но в пространстве струна остается на своем месте.

Так и время: мы изображаем его пространственно: прошлое-настоящее-будущее. Но в каком времени мы живем? Прошлое – отошло, будущее – еще не наступило, хотя и обещает вскоре быть. Но оно не есть сейчас. Получается, что единственная возможность – это быть здесь и сейчас, в настоящем.

Именно так – это для нас возможность быть. Жить. Для нас, для сил человеческих. Но известно, что есть силы и нечеловеческие, противостоящие нам. А значит, у нашего противника будет иная задача: не допустить нас до этого настоящего. Нагрузить нас либо заботой о будущем, либо припоминанием прошедшего. Заставить нас метаться между прошлым и будущим.

Если такая задача действительно стоит, то подумайте: как проще всего этого добиться? Ответ простой – вызвать страх. Ведь именно страх заставит человека метаться. Именно поэтому этим силам надо, чтобы человек не просто думал о будущем – но панически его боялся. Не просто вспоминал прошлое – но прошлое приходило бы одновременно с чувством мучительного стыда и страха. Стыда – за все, что сделал. Страха – перед неизбежностью ответа за сделанное. Приближается воспоминание, накатывает стыд. Накатывает таким катком, что рождает страх: как же я за все это буду отвечать?!

Мыслишки, которые не просто пробрались в пространство головы, но они из этого пространства сделали клетку ужаса, камеру пыток. Хотя фокус-имитация был проделан простой: там, в голове, нет и не было никакого пространства. Там было время настоящего, которое подменили страхом перед будущим и смущением за прошлое.

И мы в ужасе забываем, что это не пространство, а только время. При этом время, которое у нас украли. Его нет.

Вот почему путь лежит через момент настоящего, в котором мы только и можем жить и в которое обязательно надо попасть, как бы трудно это ни было.

Напомню еще одну вещь: гордыня – это ловушка, где высосано время, где времени нет. Вот почему гордыня так опасна.

Быть в настоящем, не забегая в будущее, не отставая в прошлом, – это и есть аскетическое делание. Помните, я говорил, что «лукавство» – это искривление. Это когда твой путь превращается в кривой лук. Но по прямой действительно очень сложно пройти, кажется, что и совсем невозможно. Однако знаете, как можно пройти не по прямой, но и без лукавства? Маленькими прямыми отрезочками. Окружность на маленьком участке близка к прямой. Есть момент сегодняшнего дня – это маленький отрезок пути. Если пройти его «локально» правильно, если сделать сегодня правильный выбор, «здесь и сейчас» – тогда путь осуществляется. Тут нужна смелость, которая позволяет рискнуть, потому что только при следующем шаге понимаешь, правильный это был шаг или не получилось.

Это похоже на то, как канатоходец в цирке ходит по проволоке: осторожно ступая, он нащупывает каждый шаг, вытягивая ногу вперед. Только в нашей ситуации проволока появляется в тот самый момент, когда делаешь шаг вперед. А если ты этого шага не сделал, то и проволоки тоже нет. Есть только страх, что провалишься, что упадешь. Но если ты идешь – появляется чувство преодоленного страха, чувство, что проволока непременно есть, поскольку есть путь.

Если удалось быть в настоящем, то здесь страха нет.

Однажды, много лет назад, я прочитал рассказ о том, как умер Бог. По несчастью, я забыл имя автора и долгое время не мог найти этот рассказ вновь. Но все эти годы я помнил вещь, которая меня поразила тогда, при первом прочтении, а именно – что смерть Бога равна смерти поэзии. И в тот самый момент, когда какой-то дерзкий ангел решает добраться до Святая святых и потом рвется оттуда с криком: «О ужас! Умер Ветхий днями!» – в этот момент на земле прекращается поэзия. Она умирает. И это ясно понимает поэт, который склонился над созданием поэмы, но вдруг до него доходит, что созвучие рифм кончилось, точнее – скончалось навеки, и никогда больше они не прозвучат на земле. Очнувшись в мире, где звуки поэзии уже не живут и стихи мертвы, поэт набирает стальное перо ядовитых чернил и прокалывает себе вену. Его смерть равна смерти звезды, от которой еще остался луч, но в нем уже нет света.

Спустя многие годы я, благодаря своим друзьям, нашел этот рассказ вновь. Оказалось, что «Бог умер» написал Сигизмунд Кржижановский в 1922 году, то есть в то время, когда идея Ницше о смерти Бога была жива и помнилась в России еще многими.

«…Все было там, где было, и так, как было. Но из всего – пустота: будто кто-то коротким рывком выдернул из букв звуки, из лучей – свет, оставив у глаз одни мертвые линейные обводы. Было все, как и раньше, и ничего уже не было» [34].

Рассказ этот очень точен в своей глубинной правоте: творчество и поэзия возможны только тогда, когда Бог жив. Когда жива свобода в Боге и жива свобода в человеке, которая и рождает творчество.

Таким было для меня продолжение темы свободы, ее неожиданным откровением – «Свобода возможна только в Боге, а творчество под силу только свободному», – начало которой прозвучало для меня давным-давно, еще в тюрьме…

В начале было творение мира. Творчество. В творении у Бога есть помощница – Премудрость, которая отвечала за радость: тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во все время… (Притч. 8: 30–31).