Константин Серебров - Один шаг в Зазеркалье. Герметическая школа (Книга первая)

– В состоянии ли ты еще пронаблюдать, какие “я” взяли над тобой власть и с чем ты отождествился?

– Мне сейчас не до самонаблюдения, – буркнул я.

– Отлично, – улыбнулся Джи. – Будучи отвергнут обаятельной женщиной, ты нахамил человеку, взявшему тебя на обучение. Внутри тебя обитает несколько шаек разбойников – они кричат о Пути, чтобы просочиться в мое общество в поисках лакомой добычи.

– Роль Грушницкого вам не к лицу, – насмешливо добавила Белоснежка.

– Лучше бы ты изучил кайфмейстерское искусство и научился любую тоскливую ситуацию превращать в роскошный фейерверк, любой минус переводить в плюс, – произнес Джи, обнимая принцессу за талию, и я ощутил свое полное ничтожество.

– Может быть, сеньор Челионати, вы продолжите рассказ о вашей Школе? – произнесла Белоснежка, влюбленно глядя в глаза Джи.

– Весь мир идиотичен, – ответил Джи, – и все, что в нем происходит, имеет такой же характер. Школа – это звено, соединяющее землю с Небесным Царством.

Работяги, инженеры, эзотерики, гении сами по себе являются хорошими, симпатичными людьми, но они не имеют никакого отношения к Миру Небесному. Мирское начало охватывает людей кошмарным гипнотическим влиянием. И только тогда, когда человек начинает собирать крупинки внутренних драгоценностей, когда он начинает интересоваться Древним Египтом, Христианством, Исламом, Буддизмом, встречаться с замечательными людьми – его сущность, именуемая Бедной Золушкой, получает доступ к внутреннему кислороду и его душа может расцвести. Иначе она умирает, и человек превращается в живого мертвеца: он становится холодным и инфернальным.

Глаза Джи излучали небесный огонь, и пространство стало вдруг свежим и легким, словно после разряда молнии.

– Когда влияния неба проникают в душу человека, – продолжал он, – его сущность просыпается от сна всемирного гипноза, и, вспоминая себя, человек проявляет интерес к духовному. И такие люди на определенном этапе становятся беспомощными. И вот тут миллион икринок природа бросает в жизнь, а выживает одна. Начинающему ученику надо реально понять тщету жизненных ценностей. Сущность человека считается проснувшейся, если в нем реально умерли мирские интересы. Такой человек может встретить Школу на своем пути. Но, поскольку шансы приходят в невзрачном виде, он может пропустить их. Школа берет людей с сущностью, которая хоть на миг проснулась от гипнотического сна, и намагничивает ее ветром реальной свободы.

– Я не собираюсь упускать свой шанс, – улыбнулась принцесса. В этот миг я тоже ощутил необыкновенную легкость и понял, что внутренние разбойники на время сложили оружие.

Настал последний день нашего пребывания в Пскове. Джи с Белоснежкой отправились в город, а я пошел в белый храм отмаливать грехи, надеясь избавиться от кипящей лавы, которая разрывала душу.

В переулке, возле обветшалой церкви, меня вдруг подозвал старик с сизым картофельным носом. Он что-то прятал под полой рваной телогрейки.

– Сынок, выручи, а? Купи икону. Всего за пять рублей отдам.

Он бережно развернул белый платок, и на меня укоризненно взглянул лик Спасителя. Я порылся в карманах, нашел три измятых рубля и немного мелочи.

– Вот – все что есть.

– Да и на том спасибо, – прошамкал старик и скрылся за углом.

Образ, без оклада, немного потемневший от времени, видимо, был написан талантливым иконописцем. Казалось, от него излучалось невидимое сияние. Глубокие глаза Христа озарили мою душу тихим светом.

Выйдя за церковную ограду, я вдруг заметил Джи: он бросал крошки хлеба голодной синице.

– Я хочу провести последние в этом городе часы в обществе нашей принцессы, – предложил Джи, как будто не удивляясь встрече со мной.

– Вряд ли успеем, – возразил я. – Через четыре часа наш поезд отправляется в Петербург, а нам еще надо загрузить в багажный вагон шестнадцать ящиков с аппаратурой.

– Ты всегда боишься рисковать. Везде соломку стараешься подстелить. Такие расчетливые спутники вряд ли выживут на Корабле Аргонавтов.

“Если бы не моя расчетливость, меня бы давно смыло с Палубы”, – подумал я.

– Если возьмешь на себя ответственность, мы не опоздаем, – произнес Джи.

Мы молча подошли к дому, где жила наша Белоснежка. У меня возникло нелепое подозрение, что Джи может навсегда остаться в этом городе. На длинный звонок дверь открыла принцесса с заплаканными глазами.

– Что с тобой, дорогая моя? – спросил растроганный Джи.

– Я уже не смогу жить так, как раньше. Я вдруг поняла, что до сих пор моя душа спала, а теперь открылась таинственному ветру, и, если вы уедете, она погибнет. Что мне делать без каравана Принцессы Брамбиллы? – грустно произнесла она.

Я вышел на кухню и налил себе остывшего кофе; мне и самому не хотелось уезжать.

“О чем они сейчас говорят?” – думал я. Я помнил, что в минуты расставания время невероятно уплотняется и становится возможным передать неуловимый импульс Луча.

Мои размышления прервал голос из радиоприемника: “Московское время двадцать ноль-ноль”.

Осторожно постучав в дверь соседней комнаты, я напомнил:

– Наш поезд отходит через два часа, а мы еще не упаковали вещи в гостинице.

– Все, я отпускаю вашего наставника, – сказала Белоснежка. – Теперь у меня появилась надежда на иную жизнь.

Мы простились с ней и вышли из ярко освещенной теплой квартиры на темную улицу. Через двадцать минут напряженного ожидания к остановке подошел автобус, и мы, сев на мягкие сиденья, облегченно вздохнули: наконец-то можно было расслабиться и закрыть глаза.

“Почему так мало людей, способных отправиться на поиски Просветления?” – раздумывал я. Неожиданно автобус затормозил, и мои размышления прервал окрик шофера:

– Все, приехали. Выходите, автобус дальше не идет.

Я схватил чемодан и послушно вышел, Джи вслед за мной, дверь за нами закрылась, шофер нажал на газ, и автобус скрылся в темноте ночи. Джи огляделся вокруг и, не заметив ни одного огонька поблизости, строго спросил меня:

– Почему ты вышел из автобуса в столь пустынном месте?

– Потому что дурак, – ответил сконфуженно я.

Я всмотрелся в сырую темноту и понял, что города поблизости нет. Мы стояли в открытом поле, свистел пронизывающий ветер, и мало было надежды выбраться отсюда.

– Только теперь я понимаю, с каким нелепым и безответственным существом я связался, – сказал недовольно Джи. – Ведь я дал тебе задание – следить за внешней ситуацией.

– Это шофер виноват во всем, – оправдывался я.

Было темно и пустынно, а до отхода поезда оставалось сорок пять минут. Меня охватила дикая паника: ведь если мы опоздаем, то Норман выгонит нас из джаз-ансамбля. Я не думал, что будет, если музыканты приедут в Питер без аппаратуры, мне просто было очень страшно лишиться общества Джи.