Элдерсон Дуг - Хранители откровений. Странствия во имя коренных американцев и Земли

Стоя снаружи у костра, Ворон, с собранными в косу длинными черными волосами, почти рычал на русого хранителя огня, давая ему указания.

— С этой стороны положи больше дров. Ничего не получится, пока камни не раскалятся докрасна!

Однако уже внутри, когда двери закрыли и пошел пар, Ворон стал самим спокойствием, приняв роль духовного проводника.

— Орлы присмотрят за вами, — сказал он. — Во время Солнечных танцев и церемоний пейота люди будут молиться за вас. Четырехногие, двуногие и крылатые — все они будут присматривать за вами. Я прилечу к вам в образе черного ворона. Подносите табак и утверждайте свою цель каждое утро. Вам помогут целители...

Одна фраза Ворона особенно обратила на себя внимание, и я сразу вспомнил о Джо, молодом худосочном пареньке, страстно желавшим пойти с нами:

— И самые слабые среди вас окажутся самыми сильными...

Во время пауз, когда двери открывались и вносили воду, Ворон обнажал свою истинную страсть к шуткам. В один из таких моментов он спросил пятидесятишестилетнего Ральфа Кобба, откуда тот родом.

— Из Оклахомы.

— Э-э, так ты колхозник...

— Нет.

— Но в Оклахоме живут только индейцы и колхозники.

— Ну, в таком случае я очень сочувствующий колхозник.

В парной послышались смешки.

Все, связанное с парными процедурами, было испытанием для нас — тесная хижина, жара и пар, спуск к воде по каменистой тропе, проходящей возле ядовитого дуба. В индейском быту не было ничего лишнего, и каждая деталь очень символична. Я спросил, означают ли все эти трудности то, что в ближайшие месяцы нам придется непросто?

Парная церемония проходила дольше, чем мы ожидали, и поэтому на турбазу в Поинт Рейс мы прибыли значительно позже намеченного. Ворон ехал на собственном пикапе. На входе нас встретил куратор. Он сопроводил нашу автоколонну до места стоянки. Почему-то Ворон с его рекомендациями не соглашался.

— Сэр, не могли бы вы поставить свою машину здесь, на стоянке? — во второй раз, и уже более строго попросил его куратор. Ворон заглушил мотор и распахнул дверь.

— Ты меня учить собрался? — закричал он, оказавшись нос к носу с испуганным куратором. Я почти машинально встал между ними, чтобы не допустить насилия. Ворон начал проклинать противника. В отместку куратор попросил его покинуть площадку, тот согласился. Я не стал вмешиваться и спорить с ним... И тогда он накинулся на меня!

— Тебе нужно многое понять о нас — о приверженцах Американского индейского движения, — сказал он. — Ты не сможешь нас осадить. Мы крепко держимся друг за друга, что бы ни случилось. Нас слишком долго притесняли!

— Мы же договорились о ненасильственных действиях, Ворон, — парировал я. — Мы не собираемся ни с кем драться, и я не вижу причин, чтобы нападать на этого человека.

— Я кое-что просек, парень. Знаешь, я хотел понять, что вы за люди. У вас будут проблемы, я обещаю. Я соберу своих братьев по всей стране, и мы достанем вас, и заберем твою трубку, Дуг. Я интересовался тобой и этой трубкой.

— Да что за муха укусила тебя, Ворон! Зачем все это? — кровь моя начинала закипать.

Ворон подошел ко мне вплотную.

— А что ты сделаешь сейчас, если я ударю тебя?

— Если начнешь распускать руки, мне придется защищаться, — сказал я. — Но сам я драться с тобой не начну.

Я инстинктивно присел на землю, став уязвимым, и надеясь, что так Ворон не заметит во мне никакой угрозы для себя. Я стал думать о мире и любви, но какая-то часть меня все еще хотела врезать ему за то, что он такой придурок. Но, как только я осознавал в себе насильственные намерения, я пытался выбросить эти мысли из головы. Ворон смотрел на меня свирепо. Адреналин переполнял меня.

— Да ладно тебе, Ворон, — сказал я, поднявшись. — Пойдем с нами, приготовим ужин.

Свое приглашение мне пришлось повторить, пока, наконец, буян не смягчился:

— Ладно, пошли... — он явно немного остывал.

Мы вошли в трапезную, где другие участники группы уже выставляли на столы еду. Они слышали, что происходило на улице, и смолкли, когда мы вошли внутрь. Я увидел на их лицах беспокойство, и тут меня посетила вполне резонная, как показалось, мысль: а не сократить ли маршрут и не пойти ли прямо на Вашингтон, округ Колумбия, минуя все индейские поселения?.. Вдруг я понял, что затея наша была опасной. Над ней нависла мрачная туча. Вместо посланцев мира, наводящих дружеские мосты с коренным населением, наша группа превращалась в первопроходцев, с опаской пробирающихся через неизведанные земли, где за каждым кустом могла ожидать вражья засада. Я помнил о событиях в Вундед-Ни и хорошо понимал, что с ребятами из АИДа шутки плохи. Тем более что мы находились на их территории.

Тишину нарушил глубокий, громоподобный голос Ворона.

— У нас принято очищать пространство наших эмоций перед трапезой. Там, снаружи, кое-что произошло, и я усомнился в ненасильственном подходе вашей группы. Я хочу услышать, что значит ненасилие для вас. — Теперь он испытывал всех нас. Нужно признать, что смелости в нем было предостаточно.

После продолжительной паузы, в повисшей в тишине некоторые стали отвечать ему. Мы еще плохо знали друг друга, да и мне самому было интересно ответить на этот вызов.

— Если мы намерены идти с миром, — начал один из нас, — то обязаны отказаться от насилия. Поступки наши не должны расходиться с нашими словами и проповедями.

Еще несколько человек высказались в подобном духе. Ворон глубоко вздохнул, с укором посмотрев на нас.

— У вас есть выбор — вы можете отказаться от насилия, — начал он, и в голосе его звучали нотки гнева. — Большинство из вас — белые американцы из среднего класса. У многих из нас нет такого выбора. Нас били, сажали в тюрьмы безо всякой причины, унижали. В конце концов, мы сказали: «Хватит! Пора дать отпор!» Так родилось Американское индейское движение. Да, иногда нам приходится прибегать к насилию, чтобы предотвратить насилие в отношении самих себя. Но большую часть времени мы просто обороняемся — защищаем себя и Мать-Землю. Нас часто спрашивают: «Почему вы так агрессивны? Этот ваш АИД — он слишком агрессивен». Только тот, кто так говорит, при этом не понимает, откуда мы пришли. Большая часть нашей деятельности все-таки не связана с насилием. К насилию мы прибегаем только в крайнем случае...

Затем он спросил, что думаю о ненасилии я. В комнате повисло напряженное молчание. Я старался взвесить каждое свое слово.

— Да, часто наш выбор опосредован условиями жизни, — начал я. — Но достигнуть позитивных изменений можно только тогда, когда обращаешься к человеческим сердцам не с насилием, а с любовью. Мы все должны поступать так. Я понимаю тебя, Ворон, и в некоторых ситуациях я бы тоже стал защищать и себя, и близких. Но я никогда не стал бы прибегать к насилию или провоцировать его. Если мне приходится защищаться, то я опускаю руки сразу же, как только угроза исчезает.