Элдерсон Дуг - Хранители откровений. Странствия во имя коренных американцев и Земли

Ночью, однако, энергия трансформировалась. Люди плакали и обнимались. Один из нас нуждался в помощи. Он сел в центр образованного нами круга, и мы наложили на него руки, пока кто-то напевал его имя. На несколько мгновений мы стали одним разумом. Тьма рассеялась. Я был уверен, что каждый почувствовал это. Так за один вечер мы сумели испытать и пережить две крайности нашего коллективного бытия.

В результате мы смогли договориться об одном важном решении: скинуться и купить подержанный грузовик для перевозки вещей. Надежда снова вернулась в наши ряды. Мы оставались вместе и готовились сообща встретить испытания грядущего месяца.

В течение последующих дней мы повстречали немало открытых и дружелюбных индейцев навахо, что невероятно успокоило нас. Казалось, что люди знали о нашем приезде заранее, передавая новость друг другу по «мокасиновому телеграфу» (в России этот способ передачи информации называется «сарафанным радио»). Каждый вечер люди приглашали нас разбить лагерь на своей земле, при этом некоторые по-английски могли сказать только «добро пожаловать». Хозяин небольшой продовольственной лавки готов был опустошить свои полки, чтобы накормить нас. Мы из вежливости приняли из его рук только часть того, что он предлагал. И мы в ответ стали раздавать некоторые вещи индейцам — так мы выражали доброту своих намерений... и избавлялись от лишнего. Наши дары они принимали с радостью.

Неподалеку от резервации хопи нас пригласили на церемонию Танца духа предков, она проводилась в Монкопи — древнем поселении индейцев хопи. В этом танце индейцы хопи обращаются к высшим силам и просят о хорошей погоде, чтобы удался урожай зерна — кукуруза у них является основным злаком для производства хлеба. Мы присоединились к толпе индейцев, окруживших прямоугольное пространство. Некоторые из них сидели на плоских крышах глинобитных хижин. Люди возбужденно переговаривались и смеялись. Мы все еще находились внутри формальных границ США, но эти земли фактически принадлежали другому миру, который с чьей-то подачи однажды назвали «Западным Тибетом».

Все смолкли, пропуская на открытую площадку шеренгу коренастых мужчин в одинаковых масках, идущих как солдаты. Низкоголосое пение исходило, как мне казалось, прямо из их чрева. Магия этих минут без остатка поглотила меня.

Танцоры изображали громовержцев. Вообще-то, в эти моменты все верили, что они и есть боги грома и молнии, сошедшие к людям, чтобы дать им дожди и благословение. Танец служил духовным каналом, соединяющим людей и высшие силы.

Затем появились шуты, и танцоры медленно отошли в сторону. Тела, набедренные повязки, кожа, волосы и даже брови шутов — все было покрыто сухим слоем засохшей белой глины. Их безумные корчи и шутки почему-то напомнили мне о западном мейнстриме [9] Мейнстрим — основное течение (англ.). Здесь автор, очевидно, подразумевает современную «массовую культуру». . Они изображали похабных наркоманов, сексуальных извращенцев, одержимых вещами материалистов и продажных политиков. Ни один, даже самый развязный цирк, не решился бы взять их на работу, но индейцам хопи это представление было по нраву, и они одобрительно кричали, требуя продолжения.

Ко мне наклонился один из старейшин и вежливо предложил объяснить происходящее. Наверно, он заметил, что я шокирован зрелищем.

— Клоуны изображают поведение, которого индейцы хопи должны всячески избегать, — начал он. — Их шутки и кривляние меняется время от времени — в зависимости от того, какие тенденции внешнего мира влияют на жизнь племени. А танец все это время остается практически неизменным, он поддерживает наше достоинство. Танец, конечно, тоже эволюционирует, но очень медленно, как и сама природа.

Энергия пульсировала, скакала от непристойности дурачащихся клоунов к сосредоточенному порядку танцоров. На фоне возникшего между ними контраста можно было в полной мере ощутить и понять характер и значение каждой из групп этого шоу.

Во время одной из шуток клоуны затащили на сцену несколько человек из нашей группы. Я был одним из счастливчиков — или лучше сказать несчастных? Мужчины и женщины разделились. Каждому мужчине дали игрушечный лук и стрелу с присоской, что сделало нас похожими на купидонов-переростков. Клоуны показали нам, как танцевать. Мы должны были преследовать женщин, исполняя этот в высшей степени дурацкий танец. Женщины должны были убегать, вытанцовывая при этом свои па. Нужно было приседать поочередно на каждую ногу и раскачиваться при этом. Я покраснел от смущения и не смог сделать ни одного движения.

Клоуны принялись неистово кричать и стучать в барабан. Они вынуждали нас начать, наконец, это безумное действо. Толпа держалась за животы от смеха, наблюдая за нашим танцем. Большинство из нас, оказавшихся на «сцене», покраснело от стыда, но все продолжали улыбаться. Один человек, судя по его реакциям, слишком серьезно воспринимал все происходящее. Глядя на него, я улыбался все больше и больше, и совершенно перестал нервничать. Все это было шуткой. Возможно, это было также и очередное испытание: умеем ли мы смеяться над собой? В целом, после продолжительных трудностей пути этот эпизод стал для нас настоящей отдушиной.

После танца клоуны проводили нас на места, наградив несколькими «пики» — кексами, свернутыми из тонкого как бумага рисового теста. «Сверху» нам дали буханку магазинного хлеба и несколько сладких булочек. Мы разделили их с теми, кто оказался рядом. Один из старших хопи вежливо отказался.

— Это хлеб белого человека, — сказал он, нахмурив свое коричневое и как луна круглое лицо.

Многие индейцы до сих пор сами пекут хлеб в специальных уличных печах. Его отказ только проиллюстрировал общую критику в адрес «грязного смешения» западных привычек и индейской традиции.

— Некоторые хопи приходят танцевать, — сказал другой старец, — но перед этим они не готовятся и не очищаются. Некоторые забыли, зачем вообще нужен этот танец. Не так много осталось и тех, кто выращивает кукурузу...

Стоило нам вернуться в свой лагерь в резервации, как нас тут же пригласили принять участие во всенощной церемонии индейской церкви, которая должна была совершиться в соседнем вигваме. Для многих это был новый опыт, согласились лишь десять человек. Наше появление несколько шокировало навахо, прибывших позже. Один человек даже отпрыгнул в ужасе в сторону, когда увидел нас, зайдя в вигвам. Вскоре, однако, различия любого порядка нивелировались.

Эта церемония была последней в серии из четырех обрядов, посвященных, в первую очередь, оплакиванию одного из сынов племени, погибшему в автомобильной катастрофе. Песни и молитвы звучали на языке навахо, и яркий огонь посреди вигвама принимал каждое слово. Молитвенные песнопения эхом разносились по округе. Иной раз было трудно понять, кто именно поет. Присутствующие едва шевелили губами. Многие из нас начинали сутулиться и даже немного клевать носом — все-таки было тяжело всю ночь сидеть перед жарким костром и внимать молитвам. Но под утро в собрании установилась атмосфера праздника.