Мария Хайнц - Перфекционистка в офисе

После упражнения «Акведук» Владислав нас отпускает. Шарик катался по нашим бамбуковым трубочкам, как вода по водопроводу, и ни разу не упал! Команда заработала! Никогда бы не подумала, что буду чувствовать с ребятами такое единение. Даже увольнять теперь никого не хочется.

Мы дружно идем к метро. Спустившись вниз, обнаруживаю, что в кармане нет кошелька, в котором лежит проездной. Толик предлагает оплатить проезд, но мне не по себе без кошелька, поэтому, ругая себя за рассеянность, быстрыми шагами направляюсь к офису.

— Кошелек забыла, — говорю охраннику, который привстает, чтобы посмотреть, кто это так поздно собрался на работу.

— Понятно, бывает.

— Ключ еще не сдавали?

Охранник поднимает глаза на открытый шкаф с ключами, и качает головой. Наверное, Таня задержалась. Я поднимаюсь на третий этаж.

— Татьяна, — говорю я, открывая дверь, — извини, я кошелек забы…

Официальное объявление о конце света не подействовало бы на меня сильнее, чем то, что я увидела. Виктор Алексеевич обнимает Татьяну, сидящую на столе далеко не в позе начальника отдела банка, и страстно целует ее в шею. Конечно, он остановился, когда увидел меня, но не быстро, как делают любовники, которых застали врасплох, а медленно, словно хотел показать мне, что увиденное мною — реальность, про которую уже все знают. Кроме меня… Я будто немею, и на какое-то время перестаю слышать. Он что-то говорит, но слова его медленно распадаются на буквы и падают на пол — прямо передо мной. Их скапливается так много, что уже ничего не вижу. Кажется, сейчас рухну в обморок — прямо на эту гору бессмысленных букв. Приседаю на стул, который оперативно подставляет шеф.

— Александра! — он обмахивает меня папкой с отчетами. — Вижу, вы очень рады за нас! Мы только что решили пожениться. Александра! Ну что же вы молчите? Вы рады?

— Рада, — шепчу я. — Очень рада.

— Я и не сомневался, — Виктор Алексеевич с облегчением выдыхает и заметив, что опасность обморока миновала, перестает махать папкой.

— Значит, вы разводитесь? — слышу я свой голос.

Господи, кто меня тянет за язык? Подчиненная не должна задавать таких вопросов начальнику. Это его личное дело!

— Да, это было уже давнее решение. А теперь, — он прижимается к подоспевшей на помощь Татьяне и многозначительно гладит ее по животу, — больше тянуть некуда. Жаль только, что Татьяне из-за всего этого уйти придётся. Наше начальство наше такую субординацию не приветствует.

— Да, — тяну я и стараюсь глубже дышать, чтобы не рухнуть от второй новости со стула. Живот у Татьяны будто за день вырос! Как же я раньше не замечала?

— Ребенок всё ставит на свои места, — заключает Виктор Алексеевич.

— А как же ваш другой ребенок?

О, Господи! Зачем изображать сейчас из себя Марию Терезу?

— Александра, это не ваше дело, — Виктор Алексеевич становится жестким. — Но я отвечу. Да, у меня есть ребенок, но он не мой. Я женился когда-то на женщине с ребенком, мы не сошлись характерами. Поэтому расходимся. Ребенок хорошо общается со своим родным отцом. Я ему не нужен, а этому — очень даже.

Он снова улыбается и принимается гладить живот Татьяны.

— Александра, — включается она, — я представила твою кандидатуру на мое место. Виктор Алексеевич сказал, что подумает.

Значит, всё-таки роман был! Интуиция меня никогда не подводила! Господи! Что я наговорила Татьяне в обед?!

— Дам вам пару месяцев времени, чтобы показать себя, — говорит Виктор Алексеевич уже обычным шефским голосом. — А теперь… Можете идти. Вы можете идти?

— Да, — медленно встаю и, словно клоун на деревянных ходулях, направляюсь к лифту.

— Ваш кошелек! — Виктор Алексеевич догоняет меня. — Или хотите еще раз вернуться?

— Нет, спасибо. У меня другие планы на вечер, — отвечаю глухо и нажимаю на кнопку лифта.

Москва красивая… Я знаю, что она красивая. Раньше мы с папой часами гуляли по Бутовскому лесу: на лыжах, на санках, весной — просто ходили. Лепили снеговиков, строили крепости. Или просто смотрели из окон нашей квартиры и не могли налюбоваться видом. В центре у Москвы другая красота: историческая, местами современная. Бизнес-центры, памятники, магазины, рестораны. И все это в пропорции «сто к одному»: сто машин на одно парковочное место; сто человек на одно место в поезде метро и ресторане. Только на окраине город будто скидывает эти оковы и напряжение перенаселенности. Можно увидеть ее легкость и расслабленность: леса, ручейки, поймы — здесь хочется дышать полной грудью, сюда хочется возвращаться. Ноги несут меня от метро к парку. Немного страшно брести в одиночестве по узкой тропинке под тусклым светом фонарей, но мне не хочется домой. Нужно подумать, прийти в себя, собраться с мыслями, набраться решимости.

Долгая зима заканчивается, а всё, что я видела — это скованные льдом тропинки и смешанный с солью грязный снег. Ни задорных горок, ни блестящих лыжных просек, ни прогулок по чистому, белому. Почему я перестала видеть красоту? Я будто ослепла. Мысли всё время крутятся: что сделать на работе, что купить в магазине, что приготовить на выходных, что сказать ему, чтобы не заниматься сексом? Это ужасно, но я действительно постоянно придумываю отговорки. Я перестала хотеть его. Я вообще не испытываю желания, тяги. Я перестала любить? Будто укол анестезии сделали, и я больше не чувствую. После жарких объятий шефа с Татьяной, я ощущаю этот лед особенно сильно. Он давит и не даёт вздохнуть, не даёт чувствовать. Будто и не было нашей страсти никогда. Как красоты. Знаю, что она есть, но больше ее не вижу. Она вокруг, но я не чувствую. Знаю, что желание есть, но больше его не ощущаю. Я замерзла, заледенела. Света говорит, что нужно добавить в жизнь эмоций, чувств, что они дают энергию, иначе превращусь в серый пепел, но как?

В витрине книжного магазина вижу книгу Фредерика Бегбедера «Любовь живет три года». Три года? Любовь должна жить три года! Но почему у нас только один? Почему в нашей теплой квартире вдруг отключили отопление? Мы ходим в шубах, лежим под тремя одеялами, а меня трясёт от холода! Почему всё так быстро закончилось? Кому предъявлять претензии по гарантии?

— Нам нужно поговорить, — ровным голосом сообщаю ему с порога. Ни тени недовольства, ни обиды, ни надежды. Просто деловое желание выяснить всё раз и навсегда.

— Согласен, — Алексей выходит из кухни в накрахмаленном передничке с нарисованным на нём толстым котом, держащим черпачок в лапке. — Ты знаешь, я решил, что буду теперь готовить ужин к десяти вечера. Видишь, ты успела! Даже пораньше пришла! Молодец!

Он целует меня в щеку, и мое решительное настроение вмиг улетучивается.

— Котлеты жаришь? — раздеваюсь и подхожу к плите. — Сколько раз перевернул?