Шри Ауробиндо - Шри Ауробиндо. Письма о Йоге – I

Йога Рамакришны также была направлена только на внутреннюю реализацию внутреннего Божественного – не меньше, но и не больше. Я думаю, что Рамакришна, говоря о справедливом требовании садхака, предъявляемом Божественному, ради которого он пожертвовал всем, имел в виду требование, которое носило внутренний, а не внешний характер и было обращено скорее к внутреннему, а не к воплощенному в физическом теле Божественному; да ведь и требовал садхак полного духовного единства – это было требование, исполненное самоотдачи, исходящее от любящего Бога и ищущего Божественное, в ответ на которое Божественное также отдавало себя любящему и устремлялось ему навстречу. И здесь нечего возразить, ибо такое требование есть у всех ищущих Бога, но что касается конкретных способов осуществления этой божественной встречи, то, опираясь только на требования, мы не уйдем слишком далеко. Во всяком случае, моя цель заключается в реализации Божественного на физическом плане и я не согласен просто повторять опыт Рамакришны. Кроме того, насколько я помню, в течение довольно долгого времени он находился в уединении, погружаясь в себя, и далеко не всю свою жизнь провел с учениками. Вначале он обрел сиддхи в уединении, а когда из него вышел и стал принимать посетителей, то всего лишь за несколько лет его тело пришло в негодность. Думаю, он даже не противился этому, ибо, когда умирал Кешав Чандра, он высказал мнение, что духовные переживания должны разрушать тело. Но в то же время, когда его спросили, почему он заболел раком горла, Рамакришна ответил, что причиной этого являются грехи его учеников, которые он принял на себя и которые ему пришлось «проглотить». Я не могу быть удовлетворен, как он, только внутренним освобождением и я не могу согласиться ни с такими его идеями, ни с такими результатами, поскольку подобную встречу садхака с Божественным на физическом плане удачной не назовешь, пусть даже она озарит всю внутреннюю жизнь человека и полностью преобразит ее. Совершенно очевидно, что Кришна был проявлением Божественного и совершал великие деяния. Но я припоминаю отрывок из Махабхараты, где он жалуется на то, что его многочисленные последователи и почитатели делают его жизнь невыносимой, сетует на их постоянные требования и упреки, на несовершенства их непреобразованной витальной природы, которые он вынужден сносить. Да и в Гите он говорит об этом человеческом мире как о чем-то скорбном и преходящем и, вопреки своей доктрине божественного действия, кажется, почти соглашается с тем, что наилучшим решением было бы покинуть его. Традиции прошлого поистине велики, но на своем собственном месте, то есть в прошлом, и я не вижу оснований, почему мы должны лишь повторять их, а не идти дальше. В духовном развитии сознания на земле за великим прошлым неизменно должно следовать еще более великое будущее.

Есть определенные закономерности, существование которых вы все, по-видимому, полностью игнорируете, – а обусловлены они сложностью воплощения Божественного в физическом теле и божественной реализации на физическом плане. Для большинства из вас существует лишь одна простая альтернатива: либо Божественное должно низойти сразу во всем своем могуществе и трансформация произойдет мгновенно, без малейших трудностей, без соблюдения необходимых условий, без учета закономерностей или этапов этого процесса, иными словами, все совершится чудесным образом, как по мановению волшебной палочки, – или же это не Божественное. К тому же вы все (или почти все) настаиваете на том, чтобы Божественное, нисходя, приспосабливалось к человеческим меркам и ограничивало себя рамками человеческого сознания, и при этом сопротивляетесь любым попыткам сделать человеческую природу божественной. С другой стороны, если приходится иметь дело с чисто человеческими трудностями – испытывать мучительное напряжение в теле, вести порой безуспешную борьбу с враждебными силами, сталкиваться с препятствиями, задержками на пути, болезнями, – то поднимаются возгласы разочарования, удивления, недоверия, возможно даже возмущения, и некоторые начинают говорить: «Да где же оно, это ваше Божественное!» – как будто возможно, оставаясь в своем непреобразованном индивидуальном сознании и сохраняя зависимость от прежней витальной и физической природы, продолжать удовлетворять все ее требования и в то же время при любых условиях и в любых обстоятельствах быть свободным от напряжения, болезней и борьбы. Всякий раз, когда я пытаюсь обожествить человеческое сознание, низвести Супраментал, Сознание-Истину, Свет, Силу на физический план, чтобы трансформировать его и создать здесь условия, в которых Истина, Свет, Сила, Блаженство и Любовь смогли бы проявиться во всей своей полноте, мне отвечают либо неприятием, либо страхом, либо глухим сопротивлением – или же сомнением в том, что это вообще возможно. С одной стороны, все требуют, чтобы болезни и прочие человеческие трудности стали невозможны, а с другой – категорически отказываются выполнять то единственное условие, при котором они действительно могут исчезнуть. Я знаю, такова противоречивая натура человеческого витального ума – желать одновременно того, что взаимоисключает друг друга и полностью друг другу противоречит, и уже только поэтому темную человеческую природу необходимо трансформировать и заменить ее чем-то более светлым.

Да неужели Божественное настолько ужасно, отвратительно и отталкивающе, что одна мысль о том, что оно может низойти и проявиться физически, превратив человеческую природу в божественную, должна вызывать отвержение, неприятие, сопротивление и страх? Я могу понять, почему непреобразованный витал, цепляющийся за свои ничтожные радости и страдания, за краткую и невежественную драму жизни, стремится избежать встречи с тем, что изменит его. Но почему любящий Бога, ищущий Бога садхак должен бояться преображения своего сознания в сознание божественное? Почему он должен противиться тому, чтобы стать единым по природе с тем, Кого он ищет, почему он должен отказываться от возможности освобождения путем отождествления с Божественным ( sādṛśya-mukti )? За этим страхом обычно скрываются две причины: во-первых, витал чувствует, что ему придется перестать быть темным, грубым, эгоистичным, нечистым (духовно), полным неуемных желаний, мелких удовольствий и страданий, за которые он держится с поистине удивительным упорством (ведь тем самым он отказывается даже от Ананды, которая должна прийти им на смену); во-вторых, в уме подспудно присутствует невежественная идея, которая, по-моему, обязана своим появлением аскетической традиции и заключается в том, что божественная природа представляет собой что-то холодное, бесстрастное, безжизненное, суровое, отстраненное, лишенное всех этих волнующих переживаний, которые составляют восхитительное богатство эгоистической витальной жизни. Как будто не существует божественного витала и как будто этот божественный витал сам не обладает целым рядом восхитительных качеств, которые он, получив возможность проявиться во всей своей силе, непременно сделает достоянием земли и превратит жизнь на ней во что-то неизмеримо более возвышенное и прекрасное, исполненное красоты, любви, великолепия, не иссякающей радости, воодушевления, божественной страсти и восторга бытия, он принесет сюда способность к неизмеримо большему блаженству, несопоставимому с тем, на что ныне способна бессильная, страдающая, легко возбуждающаяся по пустякам и быстро утомляющаяся витальная природа этого столь несовершенного существа, называемого человеком.