Иерофей - «Знаю человека во Христе...»: жизнь и служение старца Софрония, исихаста и богослова

Николай Бердяев, будучи выходцем из среды военной аристократии, был свободолюбив. Вначале его увлекали идеи марксизма, но позднее он разочаровался в них, поскольку его философский идеализм, вдохновленный идеями Канта и Фихте, был несовместим с материалистической философией Маркса. Затем он оставил марксизм и пришел к христианству. Бердяев сочетал разнообразные проявления русской мысли XIX века, и его взгляды имели общие черты со взглядами как славянофилов, так и западников [18] Религиозно-нравственная энциклопедия. В 12 т. Т. 9. С. 171–172. .

«Соприкосновение отца Софрония с Бердяевым оставило след в его богословии», особенно в том, что касается учения о личности, и в терминологии, когда он определяет человека как «микротеос». Однако не нужно переоценивать это влияние, поскольку взгляды Бердяева на личность, на свободу и на тварность человека противоречат православной аскетической традиции [19] Николай (Сахаров), иером. Основные вехи богословского становления архимандрита Софрония (Сахарова) // Церковь и время. № 3(16). 2001. С. 239. . Конечно, старец оценивал подобные взгляды исключительно через призму православного подвижничества, данных ему откровений Божиих и наставлений святого Силуана Афонского, которые помогли старцу [в установке духовных ориентиров].

Философские взгляды, с которыми старец Софроний столкнулся в лице этих двух философов и мыслителей, не могли дать ответов на его вопросы о молитвенной жизни, о правильном отношении к Богу, о том, как победить страсти и как достичь вечности. Именно с этой целью он оставил все и отправился на Святую Гору. Там он встретил святого Силуана, афонского монаха-боговидца, который хотя и не был знаком с философией, но по опыту знал Бога и был богословом из жизненного опыта [20] Там же. С. 240–241. . Через Силуана Софроний получил ответы на все вопросы своего духовного искания, свойственного его жаждущему духу. Силуан дал объяснение дару памяти смертной, которого сподобился Софроний. Старец встретил опытного богослова и искусного наставника, находясь у него в совершенном послушании. Общаясь с Силуаном, он уверился в истинности опыта, приобретенного ранее в Париже и обогащенного последующими божественными откровениями. Его личный опыт, выраженный во фразе: «Стой на грани отчаяния и, когда почувствуешь, что падаешь, отступи», был подтвержден подобным богооткровенным словом, данным преподобному Силуану: «Держи ум свой во аде, и не отчаивайся». В лице преподобного Силуана старец Софроний столкнулся и с тремя основными богословскими принципами — «молитва за весь мир», «христоподобное смирение» и «любовь к врагам» [21] Николай (Сахаров), иером. Основные вехи богословского становления архимандрита Софрония (Сахарова) // Церковь и время. № 3(16). 2001. С. 241. .

Личный опыт богопознания и духовное руководство преподобного Силуана Афонского позднее помогли старцу Софронию дать достойные ответы и наставления Бальфуру, о переписке с которым речь пойдет в другой главе. Кроме того, старец смог оценить богословие Лосского и ряда других современных ему богословов, занимавшихся острыми вопросами современности. В отличие от них старец Софроний противостоял разнородным философским течениям на основе той истины, которую познал лично из откровения. Потому он говорил с позиции истины, в то время как другие богословы, несмотря на прекрасно сформулированные мысли и достижения, всегда говорили от рассудка. Академические богословы знали тексты отцов Церкви, не обладая при этом глубоким живым опытом, как у старца Софрония, потому они приходили к иным заключениям. Это различие становится очевидным в книге старца «Святой Силуан Афонский», а также в переписке с Бальфуром.

По возвращении в Париж после Святой Горы старец Софроний соприкоснулся с трудами русских мыслителей и богословов: Булгакова, Керна, Флоровского, Бердяева, Лосского и Глубоковского. Это помогло ему еще отчетливей провести грань различия между живым опытным богословием, которое он познал на Святой Горе, и интеллектуальными измышлениями современных ему богословов и философов. Впоследствии его мысль прошла некий процесс богословского синтеза, старец Софроний оценил наследие русского богословия и философии через призму своего аскетического опыта. Этот синтез мы видим в книге «Старец Силуан» [22] Там же. С. 250–251. .

У него возникли особенно тесные дружеские отношения с богословом Владимиром Лосским. Однако взгляды старца отличались от взглядов Лосского в учении о Божественном свете: свет не есть «божественный мрак», как писал Лосский. В учении об опыте богооставленности — об опыте потери Божественной благодати — отец Софроний также имел другое мнение: он считал, что в Православии это происходит необязательно от отклонений в ересь, но может являться определенной ступенью на пути аскета к обожению, и, по сути, это есть выражение Божественной любви, потому и в опыте богооставленности «заключена животворящая сила Божия» [23] Николай (Сахаров), иером. Основные вехи богословского становления архимандрита Софрония (Сахарова) // Церковь и время. № 3(16). С. 251–253. .

В-четвертых, богословие старца Софрония сформировалось терминологически под влиянием религиозных течений его эпохи.

Он был знаком с тремя из таких течений, выражающих внутреннюю жизнь, поиск Бога. Первое — восточный мистицизм, которым он жил в свои студенческие годы в Москве на протяжении семи-восьми лет. Тогда он стремился достичь познания вечности, превосходящей, как он считал, психологическое выражение любви, заключенное в заповедях Христовых. Второе — это западный мистицизм, который он критиковал в переписке с Бальфуром, воодушевленным «Темной ночью души» Иоанна Креста. И третье — это традиция безмолвия, которую он познал на Святой Горе и которую он ощутил в «страшной» Карулии и в келий Святой Троицы недалеко от монастыря Святого Павла, — традиция, которую мы встречаем в «Добротолюбии», главным образом в жизни и учении святого Григория Паламы.

В-пятых, богословие старца Софрония, основанное на опыте и церковной традиции, выходит за рамки национализма, свойственного многим современным ему богословам, и потому несет на себе подлинную печать универсальности и кафоличности.

Еще живя в Москве, не зная церковной традиции и увлекаясь иными духовными исканиями, старец не ограничивал себя националистическими рамками, будучи открытымк «широкой интеллектуальной свободе». «Даже будучи коренным москвичом, отец Софроний оставался чужд интеллектуальных тенденций „московского этоса [24] Зд.: умонастроение, господствующее в определенной среде. — Примеч. ред. “, отмеченного романтическим увлечением „русскостью“ у славянофилов в их философских принципах» [25] Николай (Сахаров), иером. Основные вехи богословского становления архимандрита Софрония (Сахарова) // Церковь и время. № 3(16). 2001. С. 232–233. .