Иоаннис Каравидопулос - Введение в Новый Завет

На Западе в IV веке получил распространение канон из 27 книг, перечисленных в 39-м Послании святителя Афанасия Великого. Так, блаженный Иероним перевел именно 27 книг. Он первым из представителей Западной Церкви встал на защиту каноничности семи Соборных посланий в своем послании к Павлину (385). При этом блаженный Иероним упоминает о тех затруднениях, какие вызывает у некоторых вопрос признания каноничности этих посланий. Независимо от блаженного Иеронима признавали канон из 27 книг также Руфин и блаженный Августин. Заключительным этапом в процессе формирования канона на Западе считается декрет папы Геласия — хотя это достаточно поздний документ VI века и сомнительной подлинности, который тем не менее ссылается на решения Собора 382 года, бывшего в Риме при папе Дамасе, — где перечислены книги Нового Завета, а также на послание папы Иннокентия I к епископу Тулузы (405) и на документы Соборов Иппонского (393) и Кархидонского (397), где присутствовал блаженный Августин. Следует подчеркнуть, что это были первые в истории Соборы, хотя и Поместные, не Вселенские, на которых получили признание все 27 книг Нового Завета. До этого времени единственным, что выделяло эти книги из числа прочих, была вера в их апостольское происхождение, общее признание их со стороны священноначалия и церковного народа.

При всем том сомнения в каноничности Апокалипсиса продолжались на Востоке и после 39-го Послания святителя Афанасия Великого. Весьма характерно, что святители Иоанн Златоуст и блаженный Феодорит не оставили толкований на Апокалипсис и отцы каппадокийцы не придавали ему большого значения. Следует заметить, что и Пятошестой Вселенский Собор (692) утвердил одновременно два списка канонических книг, один с Апокалипсисом, другой без него. И наконец, «Стихометрия» патриарха Константинопольского Никифора (IX в.) не упоминает Апокалипсис среди книг Нового Завета [50] PG 100, 1057. . Только с X века постепенно исчезают последние сомнения в каноничности этой книги, которая будет играть все более заметную роль среди драматических событий, последовавших за падением Византии, утешая сердца порабощенных православных народов надеждой на грядущую победу.

В Сирийской Церкви вплоть до IV века широкое распространение имел Диатессарон Татиана, который назывался «Евангелие смешанных текстов» («εύαγγέλιο τών μικτών»). Параллельно с ним использовались послания апостола Павла (вместе с Посланием евреям и подложным Третьим коринфянам) и книга Деяний апостольских. Эти книги составили первый канон Сирийской Церкви. Но сохранился сирийский список канонических книг, датируемый 400 годом, с четырьмя отдельными Евангелиями и без Третьего коринфянам. Известно, что позднее блаженный Феодорит, епископ Кирский (413–460), заменил более 200 экземпляров Диатессарона в церквах своей епархии на текст четырех отдельных Евангелий, который назывался «εύαγγέλιο τών χωριστών» [51] PG 83, 372. . В настоящее время не сохранилось ни одного экземпляра греческих рукописей Диатессарона, кроме одной страницы, которая была найдена в 1933 году в Сирии, в местечке Дура-Европос, недалеко от Евфрата. Остался только его армянский и отчасти сирийский перевод. Большая часть дошедших до нас сведений о Диатессароне исходит из упоминаний сирийских церковных писателей, и особенно из комментария преподобного Ефрема Сирина, написанного на Диатессарон в IV веке.

Сирийский перевод Священного Писания начала V века (см. 1.2.2), известный как Пешитта, включает 22 книги: 4 Евангелия, 14 посланий апостола Павла, 3 Соборных послания (Иак., 1 Петр., 1 Ин.) и Деяния. Сближение с каноном Греческой Церкви произошло благодаря Филоксенийскому (508) и Гераклийскому (616) переводам, которые включили в себя также остальные Соборные послания и Апокалипсис.

Некоторая запутанность в каноне Сирийской Церкви связана с христологическими спорами V века, которые привели в конечном счете к разделению этой Церкви. Те христиане, которые жили восточнее города Эдессы, стали несторианами, а те, что жили в западных областях Сирии, приняли монофизитство. Первые признавали канон Пешитты из 22 книг, с которого позднее были сделаны арабский и персидский переводы. Вторые, монофизиты, называвшиеся также яковитами, вместе с переводами Филоксена (508) и Фомы Гераклийского (616) приняли 27 книг, те же, что и в окончательно сформировавшемся каноне Православной Церкви.

Относительно вопроса, что побудило Церковь определить точное число книг, в которых содержится спасительная истина, т. е. определить канон Священного Писания, некоторые исследователи, о чем мы уже упомянули, высказывали мнение, будто еретик Маркион своим собственным каноном, состоявшим из одного укороченного Евангелия от Луки и 10 посланий, подал пример Церкви к собиранию своих богодухновенных книг. Но, как уже было сказано, Маркион не был первым, кому пришла в голову идея священного канона. Имеются указания в самом Священном Писании и у церковных писателей начала II века, что и до него уже были в обращении сборники посланий святого апостола Павла. Маркион, быть может, только ускорил своим отрицательным примером эту работу по окончательному определению границ церковного канона.

Другое обстоятельство, которое следует иметь в виду при решении данного вопроса, это наличие во II веке большого числа разных апокрифических сочинений (о них см. 30.1). Стремление оградить своих чад от этих еретических учений, которые выходили за всякие границы в своих нелепых фантазиях, было важнейшей заботой Церкви. Таким образом, Церковь, с одной стороны, противостояла Маркиону, сводившему авторитетные книги к одному лишь, и то укороченному, Евангелию от Луки и 10 посланиям, а с другой стороны, боролась с различными еретическими и гностическими учениями, из среды которых выходили разные псевдоэпиграфы. В противовес первому (Маркиону) Церковь расширила свой канон до четырех Евангелий, Павловых и прочих новозаветных посланий, включив также и Апокалипсис. Защищаясь от гностиков, она ограничила число подлинных и богодухновенных книг 27, которые и составили в итоге канон Нового Завета.

К сказанному следует добавить, что Церковь существовала и прежде появления канона и, будучи руководима Духом Святым, всегда отличала богодухновенные книги от небогодухновенных. Вполне справедливо богословы Восточной Церкви, начиная с Оригена, при определении каноничности какой-либо книги почитали наиболее важным критерием согласное свидетельство (consensus) всех Церквей. Даже апостольское происхождение книги не могло иметь столь решающего значения, особенно после того как появилось множество псевдоэпиграфов, надписанных именем апостолов, на самом деле им не принадлежащих. Это согласное свидетельство Церкви не следует понимать как результат богословских дискуссий, но прежде всего как литургическое и частное использование данной книги. Маркион и апокрифические книги гностиков могли послужить своего рода катализатором в процессе определения канона, но Церковь руководилась прежде всего стремлением укрепить исторические основы своей веры в Господа Иисуса Христа для своей полноценной литургической жизни и миссионерской проповеди.