Франсуа Брюн - Чтобы человек стал Богом

Конечно, проблема огромная и даже опасная; не будем заблуждаться, ведь если мы допускаем, что наша любовь может приносить Богу некоторую радость, то следует также серьёзно допустить, что наш отказ или просто наши нечестные поступки могут ранить эту любовь.

Однако это удалось подтвердить мистикам. Послушаем снова святого Хуана де ла Крус (Иоанна Креста) он нам объясняет, что Бог отдаётся совершенным образом душе так, что сама она может возвратить « Бога Самому Богу и через Бога ». Впрочем, замечает он, это единственный дар, который может удовлетворить Бога. И он добавляет: « Он принимает это даже с удовольствием, как нечто, что душа дарует Ему от самой себя. Совершая этот божественный дар, душа вся снова воспламеняется от новой любви, и Бог снова свободно предаётся ей, и она ещё испытывает любовь. Так, соответственно, между Богом и человеком формируется взаимная любовь, соответствующая их союзу в духовном браке [58] Editions du Seuil, с. 1031-1032. ».

Вот свидетельство другого великого мистика Робера де Ланжака [59] La Vie cache en Dieu (Le Seuil, 1947, с. 137). . Аббат Делаж (его истинное имя) был профессором богословия в Лиможе, и он знал очень хорошо теоретическую трудность, о которой мы говорили; но опыт побуждает его свидетельствовать, выходя за пределы всех наших богословских тупиков. Он объясняет, что в течение длительного периода душа очищалась и питалась Богом и тогда уже « она вкушала в глубине самой себя большое счастье, своё собственное счастье. И ей даже казалось, что она достигла пределов возможной в этом мире красоты ». Но вот начинается новый период, в котором кажется, что движение меняет направление души: « Мало-помалу Он так изменил её в нём. Но приходит час, когда обнаруживая её всю изменённой и, так сказать, по Своему вкусу, Он создаёт из обоженной таким образом души Свою пищу ».

Сначала отметим то, что это, выраженный другими словами, по сути, тот же опыт, что и у святого Хуана де ла Крус, о котором он говорил, как о передаче « Бога Самому Богу и через Бога ». И вот в обращении этого дара душа открывает, что в этом Бог находит Своё счастье. И в этом для души находится источник « совершенно новой » радости. « Она отдаёт себе отчёт в том, что она как бы является пищей для вас, о мой Бог. Ваше счастье становится Его счастьем. Она от этого растерялась, опьянялась вне себя самой ». Это уже не так, как вначале, когда душа была счастлива от переполненности, насыщения и укреплённости или, иначе говоря, от счастья быть любимой. Теперь она обнаруживает возможность, в свою очередь, активно любить, быть питанием Бога, передавать Бога, и что Бог, в Свою очередь, счастлив от того, что любим. И открытие того, что она может быть причиной счастья Бога, есть для неё « совершенно новая радость »: « ваше счастье становится Его счастьем ».

И здесь имеют место богословские сомнения, которые, в конечном счёте, только усиливают ценность свидетельства мистика: « Конечно, душа изнутри не игнорирует то, что она не может ничего добавить к Вашему бесконечному счастью. Однако всё происходит в эти блаженные мгновения так, как будто она сделала Вас действительно счастливым. Она испытывает не только свою собственную радость, но ещё и Вашу радость, представляющуюся так, будто она — её причина. Никакое сравнение не может заставить понять, чем такое счастье может быть ».

Но это — обратная сторона медали, создающая новую трудность (хотя на самом деле, это станет точно такой же проблемой): если Бог может получить от нас что-то соответствующее тому, что для нас радость, это подразумевает, что Он может быть захвачен нашим отказом так, что может создать в Себе что-то соответствующее нашему страданию и нашей боли! Вот, что противостоит классическому представлению о Боге как об абсолютном Совершенстве и «Чистом Акте» — в аристотелевском смысле слова. Однако христианское учение содержит ещё с первых веков нечто, что может разорвать границы этого метафизического учения о Боге: через богословие Воплощения. Всё, что касается природы, происходит и совершается в природе, достигая, в конечном счёте, личности. Вот почему можно говорить со всей достоверностью о Христе, Который есть Бог, то, что Он родился на земле, что Бог страдал и Бог умер. Конечно, Христос не страдал по Своей божественной природе. Он страдал и умер только по Своей человеческой природе. И будет не менее справедливо утверждать, что божественное Лицо, одно из трёх Лиц Троицы, пострадало. Бог Сын находился в печали вплоть до смерти, Он узнал предсмертные муки и испытал также искушения и среди них наибольшее искушение безнадёжности смерти.

Умозрительное усилие Аристотеля простиралось только на рассмотрение совершенства божественной природы. Философское понятие личности было ещё очень плохо выделено и не просто так, раз всё-таки именно христианство мало-помалу стало его различать, размышляя над тайной Троицы. И таким образом, гений Аристотеля ни при чём. Но поскольку Бог, христианский Бог, обладает не только просто божественной природой, но и божественной природой, имеющей три Лица, то отныне проблема Бога формулируется с использованием совершенно других представлений. Христианское откровение нас учит так: божественное Лицо может страдать. То, что Бог Сын не страдал по Своей божественной природе, но только по человеческой, является, в связи с проблемой, которая нас занимает, вопросом относительно второстепенным. Основное утверждение именно в том, что божественное Лицо может страдать; оно достаточно для демонстрации того, что учение о Боге, как о «чистом Акте», недостаточно для определения христианского Бога.

Но попробуем теперь пойти ещё дальше. Если божественное Лицо может страдать, трудно представить то, что страдания Сына не затрагивают каким-нибудь образом Отца. Сын страдает только по человеческой природе, это очевидно, и Его божественная природа никоим образом этим не затрагивается. Однако страдает именно Лицо Сына, то самое Лицо, которое живёт с Отцом и Духом той общностью фантастической жизни, которую мы немного рассмотрели в предыдущей главе. Мы видели тогда, какую чудесную прозрачность каждого Лица по отношению к другим это подразумевает; поскольку то, что каждое Лицо переживало в общей божественной природе, в равной степени воспринималось и переживалось каждым из двух других. Мы также настаивали тогда на качестве отношений между лицами, которое требовалось такой общностью жизни, для того, чтобы быть блаженным, когда каждый полностью забывался без малейшего обращения к себе для пребывания в исключительном внимании к другим и в жизни в других. И то, что бесконечно наделяет благодатью, в конечном итоге, в этой общей жизни в точности состоит в изысканном качестве этих отношений внимания в любви. Как будто два существа вечно смотрят друг другу в глаза так, что ничто из того, что происходит в одном, не может ускользнуть от другого, ничто не может встать между ними.