Франсуа Брюн - Чтобы человек стал Богом

Однако любить — это именно и значит: соглашаться быть уязвимым, и быть безоружным в пользу того, кого любят, давая ему власть над собой и подвергаясь его ударам, отказываясь от самозащиты и даже от того, чтобы убежать. Страсти Сына открывают нам, что жизнь Божия следует законам другой метафизики. Но эта метафизика любви является истинным скандалом, возмутительным как для нашего единственного разума, так и для нашего восприятия, так как она открывает нам, что Абсолют не является абсолютно Неуязвимым, но абсолютно Уязвимым, так что Трансцендентальное не превосходит нас, убегая от нашей власти, но предлагает нам максимальную власть над собой, вплоть до предания на смерть и крестной смерти.

Возможно, ещё никогда не был побеждён, более чем наполовину, докетизм [166] Раннехристианская гностическая ересь. Докеты исповедовали учение о призрачности тела и телесной жизни Христа. Прямым следствием этого было утверждение, что ввиду своей нематериальности Христос не мог страдать и умереть на кресте, а, следовательно, не мог и воскреснуть. Таким образром, учение докетов опровергало основную христанскую догму. Д. был расценён как ересь и отвергнут, а анти-докетийская аргументация внесла существенный вклад в формирование христианской догматики. , при недостаточном видении отклика на Страсти Сына, который должен иметь место в самом Боге? Но, без сомнения, следовало бы быть осторожным и не заходить слишком далеко в другом направлении и не слишком легко верить, что страдание в нас было бы менее скандальным, если бы это возмущение распространилось бы на самого Бога.

Может быть, открылось бы в метафизике любви то, что единственное истинное страдание состоит в невозможности самому более любить в совершенстве того, кто не отвечает нам с равным совершенством любви. Тогда Бог, как совершенная Любовь, таким образом ускользнул бы в за пределы досягаемости нашей неделикатностью или нашим отказом не из-за безразличия, а из-за избытка любви. Абсолют стал бы тогда, может быть, несмотря на всё абсолютом счастья в то же время как и Абсолютом Любви, так как чистое счастье любить, любить всегда и несмотря ни на что, ещё брало бы на себя страдание не быть любимым. Но можно ли одолеть и ещё взять на себя несчастье знать страдание любящего?

Но является ли Абсолют Любви действительно обязательно абсолютом счастья? Или что это за счастье для Абсолюта Любви?

Признаемся далее, что мы оказываемся здесь на крайней точке « берега, у которого остановились наши шаги ». Далее начинаются запрещённые моря, которые могут изучаться за пределами наших маяков только через опыт Божий. Некоторые корабли смогли на это отважиться по дуновению Духа. Мы постигаем через них настолько далеко, насколько они ушли, и так долго, чтобы их сообщения могли бы достичь нас, так как чем более душа исполняется Любовью Бога, тем более очевидно растёт её счастье, становясь почти безграничным, как у Бога, но также разрастается в душе неутолимое желание, чтобы все люди были спасены, полностью все, и все до последнего.

Как это разрешается, когда мы продвигаемся ещё дальше, по ту сторону?

По ту сторону начинается Бесконечность, и мы ничего об этом не знаем.

Ничего, если бы не эта маленькая фраза, приходящая, поистине, оттуда, из Бесконечности, как маленький огонёк, который часто остаётся последней надеждой, способной немного успокоить наше сердце на самой глубине наших ночей, которая, однако, не распутывает загадку, стоящую перед нашим разумом; небольшое высказывание об «Отце милосердном», нераздельно включающем радость и боль, как восклицание чистой любви:

« Он был потерян, но нашёлся !».

Мы решительно отвергли всякую мысль, философскую или богословскую, согласно которой сам Бог — причина зла, скажем даже, его первопричина. Очевидно, что это зло существует, абсолютно нестерпимое зло, и что Бог Любовь его терпит. Из этого следует, что недостаточно найти единственную причину всякого зла. Нам нужно попытаться понять, почему Бог не может его уничтожить, если не предполагать бессилие, или почему Он не хочет этого, если не говорить о недостатке любви.

Мы уже писали об этом, и до конца останемся верными библейскому утверждению, согласно которому зло, во всех его проявлениях, вошло в мир только через грех. Более того, если мир, как мы уже сказали, не находится сейчас в зените славы, то этому препятствует грех. Подобное утверждение создаёт огромные трудности с точки зрения требований науки и разума. Очевидно, что нам не нужно подтверждать богословский тезис философией или наукой. Конечно, должна быть определённая автономия богословского исследования в силу особого характера предмета. Однако мы покажем, что наш тезис не абсурден.

Впрочем, существуют не меньшие сложности, возникающие в самом богословском размышлении. Потребуются очень сильные доводы особого порядка, чтобы можно было допустить, что зло существует и распространяется, при этом не разрушая ни Всемогущество, ни Любовь Божию.

Итак, нам следует прежде всего уточнить истинную природу греха, чтобы лучше понять, почему он может иметь такие последствия, и даже почему он не может не иметь их. Затем мы рассмотрим тему Божественного прощения, чтобы понять, почему Он сам не может избавить нас от греха. Эта попытка даст возможность нам лучше выявить сущность греха. И мы попробуем понять, почему именно грех является помехой всеобщему счастью.

Таким образом, очень важно уточнить, в чём заключается грех. Мы не будем выявлять конкретные формы, которые грех может приобретать, но первопричину, лежащую в основе всех наших грехов, которая сама по себе, вне зависимости от внешнего проявления, формирует постоянное состояние греховности. Чтобы лучше определить, чем он является, мы кратко рассмотрим, чем он не является, отделяя его от двух понятий, с которыми его зачастую смешивают: заблуждение и несовершенство.

В этом самый древний вопрос. Он восходит по меньшей мере к учению Платона: «Никто добровольно не зол». Мы делаем только то, что мы хотим, и мы можем желать только счастья. Только добро, или, по крайней мере, то, что нам кажется определённым благом, может повлечь за собой и заставить действовать нашу волю. Тогда дурной поступок может быть только результатом трагического заблуждения. Мы гнались за обманчивым счастьем и ввергли себя в несчастье. Мы преследовали второстепенное и преходящее удовольствие, не замечая глубокого и длительного несчастья, которое сопровождало его. Первый человек навлёк на нас страдание и смерть, «обманутый» змием. Но он-то надеялся на абсолютное счастье, на счастье самого Бога.