Владимир Топоров - Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Подчеркивание религиозных добродетелей Ивана Даниловича, его благотворительности, его «любочьстивости» к божественным книгам в этом контексте неслучайно: пастырь ценит в князе «духовное», князь ценит, а последующие князья будут ценить в пастырях и то «государственное», что идет на пользу политике московских князей и, значит, самой Москвы, которой вскоре предстояло стать столицей складывающегося Московского княжества.

Чего мог хотеть и хотел Иван Калита от митрополита, понятно, но и у митрополита были в Москве свои расчеты. Начавшееся строительство первого московского каменного храма Успения Пресвятой Богородицы как бы скрепляло некий предполагаемый договор: обе стороны были, очевидно, понятливы, и дело начало осуществляться, а отношения князя и митрополита, если верить «Житию», были безоблачны — И бяше убо веселие непрестанно посреде обоих духовное .

Но дни Петра были сочтены. Как только началось возведение Успенской церкви, проуведесвятый смерть своюБожиимь откровением и начал собственноручно сооружать себе гробницу вблизи жертвенника. По завершении работы снова было видение, възвещающее ему житиа сего исхождение и к Богу, его же измлада възлюби, прехожение. И весь радости исполнися . «Пространная» киприанова редакция «Жития» в этом месте оказывается краткой. В краткой редакции Прохора и в «Степенной книге» смысл одного из этих видений разъяснен или само виде́ние (сон) описано с большой подробностью, но и эти два текста существенно рознятся между собою. В редакции Прохора сообщается, что незадолго до кончины Петра князь Иван Данилович видел сон. Ему представлялась высокая гора, вершина которой была покрыта снегом; и вот внезапно снег растаял и исчез. Озадаченный сном князь рассказал его святителю, и он в двух словах объяснил князю смысл этого сна: высокая гора — князь, а снег — он, смиренный Петр, который скоро должен отойти из сей жизни в жизнь вечную. Именно после этого сна князя и рассказа о нем Петр и начал сооружение своей гробницы.

Вариант «Степенной книги» особенно интересен и своей подробностью, и своими ценнейшими топографическими деталями, относящимися к Москве [452]:

[…] и бяше всегда посреди обоих [Петра и князя Ивана Даниловича. — В. Т. ] веселiе духовное, и вся потребная ко церковному зданию готовляху. К симъ же еще чюдно сказанiе мнози в повестехъ обносятъ, сице глаголюще, яко бысть некогда сему христолюбивому великому князю Ивану Даниловичю, по некоему прилученхю яздящю ему на конехъ близъ реки Неглинны, идеже ныне есть монастырьименуемый высокiй, въ немъ же и церковьво имя чюдотворца Петра. Внезапу зритъ великiй князь на томъ месте гору высокуи превелику, и верхъ горы тоя бяше снеженъ. Cie же виденiезря и дивяся и сущимъ съ нимъ вельможамъ своимъ рукою показуя, и вси недоумевахуся о необычьной горе. И абiе видяху: снегъ, иже верху горы, вскоре невидимъ бысть. Потомъ же на долзе сматряющемъ имъ, и гора высокая и превеликая невидима бысть. Вся же сiя возвещена бысть отъ великого князя Божiю святителю Петру. Святый же, паки пророчествуя, глаголаше: «Разумно да будетъ ти, о чадо, яко гора высокая и превеликая, юже виделъ еси, подобiе образуетъ твоего благородья высочайшихъ добродетелей исправленiе и Богомъ дарованного ти отеческаго скипетродержанiя крестоносныя хоругви Руськаго царствiя величества. Горы же оноя снежьный верхъ близъ являетъ моего житiя сконьчанiе: яко же снегъ, иже на горе, скоро сокрыся отъ очiю твоею, на долзе же сихъ сматряющу ти, и гора невидима бысть, таковымъ образованiемъ мне прежде тебе житiя сего отити есть ; потомъ же и ты, яко гора высокая превелика, богоугодно и довольно царствовавъ и, яко доброплодная маслина, благородная чада породивъ и въ добре наказами воспитавъ, и потомъ, егда услышиши старьца къ тебе пришедша, и тогда уразумееши и ты добраго ти житiя совершение теченiя и къ Богу отшествiе». Великiй же князь Iоаннъ Даниловичь внимаше умомъ словеса сiя и сугубо умиленiе стяжа и всегда необычьна старца пришествiя ожидаше. Вся бо, яже глаголаше святый, Богъ же деломъ исполняя и до ныне прореченiя его збывахуся по милосердiю Божiю предстательствомъ Пречистыя Богородицы и молитвами и благословенiемъ великаго святителя и чюдотворца Петра (Степ. кн. 1908, 317).

Разумеется, это описание тоже послужило строительным материалом для одного из ранних фрагментов «московского» мифа, соединяющих образы митрополита Петра и Ивана Калиты и вводящих их в миф, в частности, через указание топографически определенных привязок (Неглинная, Высокопетровский монастырь, Успенская церковь). Особо следует отметить «сновидческий» фрагмент мифа и присутствие в нем отчетливо выраженного художественного начала.

Возвращаясь к редакции Киприана, нужно напомнить, что после того как Петр проуведе […] смерть свою Божиимь откровением и приготовил себе гробницу, для него начался новый отсчет времени. Терять его даром и тратить его не на главное было нельзя, [453]и Петр все рассчитал точно, чтобы сделать все положенное и успеть приготовиться к смерти. В житийных описаниях смерти святых, как правило, они всегда успевают завершить эти приготовления, что заставляет предполагать (это подтверждается и другими фактами и свидетельствами), что им известно время своей собственной смерти [454].

Был день, когда Петр вошел в церковь и стал совершать божественную службу. Он помолился о православных царях и князьях, и своем духовном сыне князе Иване Даниловиче, и за все благочестивое христианское множество всеа Рускыа земля, и о умерших тако же въспоминание сътвори , и причастился Святых Тайн. Выйдя из церкви, он призвал весь причт и, по обычаю преподав наставление, отпустил их. От оного убо часа , — говорит «Житие», — не преста милостыню творитивсем приходящимь к нему убогым, такожде и монастырем, и по церквамь пиреом .

Когда Петр узнал о своем уходе из мира и час этого ухода ( позна свое еже из мира исхожение и час уведе ), он призвал к себе Протасия, который был поставлен князем городским старейшиной (был же Протасий мужь честен, и верен, и всякыими добрыми делы украшен), и сказал ему (князя в это время в Москве не было):

« Чядо, се аз отхожу житиа сего. Оставляю же сыну своему възлюбленому князю Ивану милость, мир и благословение от Бога и семени его до века. Елико же сын мой мене упокой, да въздасть ему Бог сторицею въ мире семь, и живот вечный да наследить. И да не оскудеет от семени его обладая местом его, и память его да упространится ».

Потом Петр передал Протасию мешок ( влагалище ) с деньгами, завещав на церковное сверьшение истъщити то . Дав всем вкупе мир, Петр начал петь вечерню. И еще молитве сущи в устех его, душа от тела его исхождааше . Тело осталось на земле, руки были вздеты к небу, куда к желаемому Христу отлетела и душа.